Имя: Espada de Fuego/Эспада де Фуэго/Пламенный Меч [в прошлом]. Сейчас называет себя Пилигрим. Целительница, спасшая волку жизнь, нарекла его Бездной.
Вид: волк.
Пол, возраст: самец, 7 лет.
Стая, должность: одиночка.
Особенности внешности: помню тот момент, когда я в первый раз увидел свое отражение в зеркально-прозрачной, спокойной воде лесного пруда. Странно смотреть на абсолютно незнакомую морду и понимать, что вот тот серый матерый волчара, вылупившийся на тебя с откровенным удивлением, - это ты. Тогда я еще долго смотрелся в воду, стараясь запомнить себя.
Достаточно крупный по сравнению с теми сородичами, которых я видел у целительницы, волк. Лобастая голова с остроконечными ушами, которые, пожалуй, чуть длиннее, чем должны быть. Небольшие глаза, прямой нос с тянущейся розоватой полосой шрама. Я думаю, их и под шерстью немало, все-таки выстоял в героическом бою с нежитью. Я оскалился сам на себя, и тут же недовольно поморщился. Зубы далеко не белоснежные, клыки сточились, вряд ли этим можно будет напугать противника. Впрочем, для поимки дичи пока сгодятся, а драться... Своего беса в ребре я уже давно изжил.
Мощная шея с пушистым воротником, призывающим защищать святая святых - горло - от посягательств чужих клыков. Грудь широкая, крепкая. И длинные слабые лапы. Как напоминание о том, кем я был. И о том, кем я все еще не стал.
Я горько усмехнулся и повернулся к воде боком. Изогнул голову, чтобы внимательно изучить себя со всех сторон. Надо же знать, хотя бы из чистого интереса, в каком теле живет твоя личность. Пожалуй, хорошо, что прошло уже около девяти месяцев с тех пор, как я живу у целительницы. Конечно, я вижу себя впервые, но, думаю, то, что было до этого, мне бы не понравилось. Когда я лежал в пещере, я чувствовал свою слабость, и понимал, что и внешний вид мой жалок. Сейчас же я с удовлетворением отметил поджарый живот, округлые бока, широкую, как казалось, спину. Наверное, именно таких волков называют матерыми. Будь я волчицей, я обратил бы на себя внимание.
Хвост, если честно, был интересен мне меньше всего, но чтобы убедиться, что он действительно есть, я махнул им пару раз из стороны в сторону. Хвост оказался на месте, ничем не примечательный, средней пушистости и длины.
Ну а с окрасом мне давно все было ясно. Какой он, я узнал буквально в первые недели своего проживания у целительницы, от нечего делать пытаясь разглядеть свои лапы и бока. Правда точную картину я узнал только сейчас.
Темно-серые хвост, спина и голова, пепельные бока, почти белый живот и внутренние стороны лап. Шерсть светло-серого оттенка на груди, шее и морде. Вокруг глаз - темная обводка. На кончиках ушей мех становится почти черным, а со лба, по шее и вдоль спины тянется довольно широкая полоска такого же оттенка.
Последнее, на что я обратил внимание - глаза. Невыразительного, бледно-желтого цвета. Что же. Обычный волк, без каких-либо увечий, если не считать шрамов. Могло быть куда хуже.
Основные черты характера: я не знаю, кем я был в прошлом, но с того момента, как ко мне вернулась память, и я начал новую жизнь, мой характер можно описать одним словом. Равнодушие.
Волчица, которая спасла меня, пыталась бороться с этим как могла. Для нее равнодушие было корнем всех бед, и она часто повторяла слова о том, что именно равнодушные позволяют существовать в мире злу. Незадолго до своего ухода она взяла с меня клятву, что я буду помогать каждому, кто обратится ко мне с просьбой, и никогда не пройду мимо того, кто не сможет попросить, но будет остро нуждаться в спасении. Я не мог нарушить этого обещания, но если целительница поступала так от чистого сердца, то я просто тешил этим свое самолюбие. Не будь его, да и, пожалуй, клятвы, которую я дал - и я прошел бы мимо умирающего старика и израненного волчонка. Потому что нет таких слов, которыми я смог бы описать величину презрения и безразличия ко всему окружающему, таящихся в моей душе.
Именно поэтому я немногословен, когда мне не хочется говорить. Я не собираюсь лицемерно поддерживать глупые и скучные разговоры на отвлеченные темы, мне проще встать и уйти. Единственное, чем я дорожу в жизни - это время, потому что только оно точно принадлежит мне, и только я распоряжаюсь тем, как его потратить. С уважением отношусь я и к чужому времени, никогда не опаздываю, но в то же время - никогда не тороплюсь. Я слишком самолюбив, чтобы со всех лап бросаться по первому зову. Вообще самолюбие - большой мой порок. Мне кажется, целительница подозревала об этом. Хотя она ни разу не упрекнула меня вслух, но я часто ловил ее укоризненные взгляды, и только теперь стал понимать причину, по которой мне их посылали. Пожалуй, я хочу измениться. Ради этой волчицы. Ведь она исчезла, и теперь все меньше тех, кто может ее заменить. А о том, что без таких, как она, мир умрет, я догадался давно. Не то, чтобы мне было жаль мира, но ради нее я готов измениться.
Порой мне даже удается быть добрым и делать что-то по велению души. В последнее время я даже все больше склоняюсь к мысли о том, что не так уж я и плох, просто обида на обстоятельства и осознание своей собственной исключительности на время лишили меня разума. Иногда я смеюсь над собой прошлым и считаю это неплохим знаком на пути к исправлению. Лучше всего искренность удается мне в общении с волчатами. Взрослые сородичи вызывают у меня что-то вроде опаски, вперемешку с презрением. Я мало успел узнать в этой жизни, но один урок усвоил точно - многие из нас лгут. А я совсем не хочу быть обманутым. Один из моих страхов - выглядеть нелепо. Я всеми способами пытаюсь свести этот риск к минимуму, но удается не всегда. Ведь, черт возьми, я азартен! Единственное, что может вывести меня из состояния презрительного равнодушия - спор. Причем абсолютно на любую тему. Я забываю все на свете и, задыхаясь, спешу отстоять свою точку зрения. А если она оказывается неверной, что случается достаточно часто, то ни за что не позволяют оппоненту насмехаться надо мной. Забавно, матерый волк кидается в драку как последний щенок, если кто-то смеет заикнуться о том, что он не прав или глуп.
Именно из-за этого страха, да еще из-за нежелания встречать знакомых из прошлой жизни, я стараюсь проводить как можно больше времени в одиночестве. Так проще раздумывать над своими ошибками, искать пути их исправления и строить планы на будущее. На мое личное будущее, в котором ни для кого, кроме меня нет места. Хватило с меня знакомства с противоположным полом и в пещере целительницы, да к тому же... Я ведь боюсь привязанностей. Я уже давно признал, что ничего не смогу дать ни близким из своего прошлого, ни новому существу, которое вдруг меня полюбит. Если говорить откровенно - я ничего не умею в этой жизни и не представляю, что делать в подавляющем большинстве ситуаций. А учиться заново, как мне кажется, слишком поздно. Кое-как я научился отвечать за себя и совсем не хочу брать ответственность за кого-либо еще. Тем более - ответственность длиной в жизнь.
Ключевые моменты в биографии: наверное, в прошлом я был глуп, как большинство молодых волков, которых я встречал. Отпускал примитивные шуточки по поводу и без оного, приставал к волчицам, отлынивал от стайных обязанностей - почему-то мне кажется, что я состоял в стае. Возможно, даже завел семью - почему бы и нет, за шесть с половиной лет. Может быть, у меня даже есть дети.
Пожалуй, моей жизни должен завидовать каждый, кто когда-нибудь хотел начать все с нуля. Исправить ошибки прошлого, раскаяться в давних грехах, стереть из памяти врагов и друзей-предателей, избавиться от навязчивых воспоминаний о глупостях, совершенных в молодости. Я мало кому рассказываю о том, что когда-то потерял память, но, слушая порой своих сородичей, понимаю, как бы они желали моей участи.
А я? Что же, я до сих пор не разобрался, сожалеть мне или радоваться такому редкому шансу. Просто не знаю, удача он или проклятье? Я не чувствую к своему прошлому почти никакой привязанности, ведь сложно любить то, с чем незнаком. Моя вторая жизнь началась в просторной, но холодной пещере под шум морского прибоя. Когда я открыл глаза, то первое, что увидел - изможденную волчью морду над собой. Потом раздался тихий вздох. Может, изумления, может, страха - я не мог тогда четко распознавать чужие эмоции. Моего носа коснулось что-то мокрое и мягкое, и я жадно потянулся к этому языком, потому что хотел пить. Жидкость показалась мне ужасно горькой, только от пары капель я моментально пришел в себя. Точнее - жизнь вернулась к моему телу. Жизнь, душа, разум - все они резко раздумали покидать меня, и только Память не изменила своего решения. Я закашлялся, попытался встать, но не смог.
Вы даже не представляете, какой ужас я пережил, когда понял, что мои лапы отказываются мне повиноваться. Я делал новые и новые безуспешные попытки, рычал и скулил, и мой голос гулко отдавался эхом от каменных стен. Потеряв разом слух, обоняние и зрение, я весь сосредоточился на проклятых слабых лапах. И только с десятой попытки смог разобрать голос белого силуэта, мерцающего у стены.
- Это бессмысленно.
Я притих. Два слова обрушились на мою все еще затуманенную голову страшным приговором. Я смотрел ей в глаза. Наверное, с таким диким животным ужасом, что она метнулась ко мне, и поспешно добавила:
- Пока бессмысленно. Тебе нужно поесть, окрепнуть... - я снова потерял слух, пещеру заволокла пелена. И, словно глас Судьбы из этого белесого тумана, прозвучали слова: - Ты обязательно встанешь.
Не скажу, чтобы это "обязательно" слишком тяжело мне далось. Пожалуй, первой ошибкой в моей новой жизни была нелепая паника. Сейчас я считаю, что мог бы тогда сохранять хладнокровие, но я ведь еще не знал, в чьи попал лапы. Она сидела рядом со мной днями и ночами. Я даже не понимал, когда моя целительница успевает сходить на охоту, чтобы принести еду нам обоим. Наверное, в первое время она делала это, пока я спал. Но потом, когда я достаточно окреп разумом, а тело еще отказывалось мне подчиняться, и я спал не больше четырех часов в сутки, так как совсем не уставал, а любопытство и жажда узнать мир заново мучили меня бессонницей... Нет, я не понимаю, как она ухитрялась достать еду.
Прошло около двух недель. Я мог бы уже встать на ноги, но боялся. Боялся, что целительница станет смеяться надо мной, слабым и дрожащим, делающим свои первые неуверенные шаги. Или, что еще хуже - станет меня жалеть. Надо сказать, она любила пожалеть кого-нибудь. За помощью к ней обращались нечасто, но никто не уходил без причитающейся доли внимания. Некоторые волки возвращались снова и снова и получали помощь. Правда, сначала они стеснялись разговаривать при мне открыто, но через некоторое время я, видимо, стал для них неотъемлемой частью пещеры. Как морской соленый воздух, как связки сушеных трав, сваленные в углу, как неумолчный шум прибоя. Да и вряд ли они считали меня чем-то реальным - я не особо хотел видеть кого-либо тогда и прятался в самый темный угол. Лишь изредка вспыхивающие в темноте огоньки глаз указывали на мое присутствие.
Но слушал я внимательно, с тех самых пор, как целительница, кивнув мордой в мою сторону, спросила у какого-то волка, известно ли ему что-нибудь обо мне. Пусть ответ был отрицательным, но этот короткий диалог помог мне понять, что от тех, кто приходит сюда за помощью, я сам могу ее получить. Тогда я думал, что вспомнить прошлое мне необходимо, что я не смогу счастливо жить без этого.
О том, как закончилась моя прежняя жизнь я узнал все от той же целительницы. Она нашла меня на границе своей территории и Опасной Зоны, израненного, без сознания. Вглубь небольшого лесочка тянулась цепь кровавых следов. Обрывалась она возле полуразложившегося трупа. Было сложно не понять, что тот уже однажды воскресал из мертвых. Как и то, что больше он никогда никому не причинит вреда. Голова, отделенная от тела лежала чуть поодаль, омерзительная, просевшая в землю и наполовину залепленная опавшими с деревьев листьями. Целительница сказала, что мне очень повезло, нежить видимо и сама была "не первой свежести", иначе я никогда бы не смог одолеть ее один на один. А еще она задумчиво прибавила, что, возможно, и один-то я не был.
С тех пор в моей душе поселился страх. Страх узнать о своем прошлом. Сначала он был маленьким. Я боялся, что узнаю когда-нибудь о тех, кто был со мной. Узнаю о том, что они стали мертвецами, или бросили меня на произвол судьбы, испугавшись за собственные жизни. Оба варианта меня не устраивали. Потом страх стал расти. Я боялся, что уже давно потерял родителей, и мне придется узнать об этом заново, боялся, что, возможно, у меня была волчица, которая, узнав о моей пропаже, ушла к другому. Страх прошлого, которого я не знал, душил меня ночами, окутывая липкой мерзкой паутиной. И вот теперь мне стало абсолютно безразлично то, буду ли я выглядеть в глазах целительницы посмешищем на дрожащих лапах. Я просто понимал, что если продолжу лежать на одном месте, практически не шевелясь - не выживу. Сгнию. Но не снаружи, а внутри.
Она не жалела меня. Не насмехалась надо мной. И не помогала. Вообще, эта волчица тонко чувствовала настроение своих собратьев. Она знала, где нужно действовать лаской, а где - силой. И, самое интересное, сила в ней была. Хотя любой, кто видел ее, и кому я сказал бы об этом, назвал бы меня сумасшедшим. Я и сам раньше с искренним недоумением спрашивал себя: "как она вообще может ходить". И каюсь, эти мысли сыграли не последнюю роль в моем упрямом желании встать на ноги. Я решил, что если уж она ходит, то я точно смогу.
И смог. Я не чувствовал боли, даже при первых своих шагах. Если честно, я вообще не чувствовал лап. Именно поэтому каждое новое падение становилось для меня сюрпризом. Я не знал, когда снова приложусь челюстью об холодный каменный пол. И все же я не сдавался. Постепенно я смог передвигаться по своему убежищу, затем осилил сложный спуск вниз. И прошло чуть больше, чем полгода, прежде чем я смог убить свою первую добычу. Я принес ее тогда в то место, которое считал родным домом. И целительница радовалась вместе со мной.
За эти полгода многое изменилось. Сначала я запретил целительнице спрашивать приходящих о моем прошлом, а после к нам практически перестали ходить за помощью. Возможно их пугало странное безмолвие логова целительницы, возможно - она сама. Ведь в ней сложно было узнать волчицу - сплошной комок свалявшейся шерсти, четыре длинные худые лапы и темно-карие глаза. Я приносил все больше и больше добычи, но она все меньше и меньше ела. Она могла часами стоять на пороге, возле обрыва и едва слышно бормотать что-то. Скажу откровенно - сперва мне было жутко. А потом я привык к бормотаниям, как привык к шуму моря и крикам чаек. Привык и к новым урокам. Сначала я, как взрослый самец, в котором только-только начало просыпаться самолюбие, весьма скептически относился к ее желанию запихнуть в меня знания о травках. Мне хотелось заниматься тем, что приличествует существу моего пола. Охотой или боями. Забавно, но я, достаточно матерый, если не сказать - пожилой волк, хотел биться насмерть, как хотят, наверное, только гордые трехлетки. Мне казалось, что только в битве я смогу вновь почувствовать себя сильным. Хотя, даже не так. Полноценным. А уроки волчицы хоронили меня. Мне казалось, что она из жалости пытается передать свое ремесло, чтобы я мог стать хоть как-то полезен. Словно больше я ни на что не годен. Меня это возмущало. Но драться было не с кем, убивать больше, чем мы могли съесть, я не мог, да и охота ради развлечения была для меня пустым делом. Ничего не оставалось, кроме как "записывать" в новорожденный, очищенный от всего мозг новые знания. Странно, но когда к нам занесло волчицу с перебитой лапой, и я смог действительно помочь ей - мне это даже понравилось. В отличии от самой волчицы, которая моментально стала вилять хвостом, намекая на продолжение отношений. Сначала я был даже не против, ведь иметь самку - это еще раз подтвердить свою мужскую состоятельность. Но потом, когда она в один из вечеров сказала, что мое беспамятство (она к тому времени прожила у нас месяц - лапа никак не хотела срастаться), это так романтично, я резко оборвал любое с ней общение. Я не хотел стать живым воплощением классического страдальца. И уж тем более не собирался давать этой самке шанс упиваться моей и своей, разумеется, исключительностью. Она ушла от нас еще через две недели. Обиженная, одинокая, но здоровая. А уроки и вечерние бормотания моей наставницы продолжались. Пожалуй, мне сложно было представить свою новую жизнь без них. Но пришлось.
Ведь через год она исчезла. Не сказав ни слова, не попрощавшись, не оставив на память ничего, кроме пещеры и сухой травы. Ушла куда-то, пока я спал, и не вернулась. Я заставлял думать себя о самых благоприятных исходах: заблудилась, осталась у знакомых. Но от ее следа тянулся едва уловимый пепельный запах. Она рассказывала мне, что это запах Смерти. Тех, кто пахнет так, обязательно настигнет кончина. В ближайшее время. Нет, я искал ее. Но заранее знал, что это безнадежное занятие.
Пещера стала казаться мне еще более мрачной, чем раньше. Меня потянуло в лес, к живой земле, к высоким деревьям и яркой зелени. Серый песок, серое море, серые скалы - все это было ее, а не моей стихией. Забросив наше логово, я пошел прочь от моря. Я не взял с собой трав, их было бы неудобно нести, да и так, с охапками растений, пещера не казалась заброшенной. Она просто ждала свою хозяйку, веря, что та обязательно вернется, и тщательно сохраняя в себе все так, как и было до ее ухода.
Лес привлек меня странными звуками, которых я раньше никогда не слышал и не сразу понял, что это. Только потом до меня дошло, что это - птичьи трели. Я слышал крик чаек у моря, но он был требовательно-одиноким. Теплая песня ночного соловья привлекала меня куда больше. В первое время я нарочно ходил туда, чтобы услышать его, но потом птица испугалась большого волка и улетела. А может у нее вывелись птенцы, и она решила переселиться. Что же, и после соловьев в моей жизни хватало, а этого не могу забыть до сих пор.
Кстати, про сию пору. Я продолжаю вести одинокий образ жизни, стараясь избегать встреч со стайными волками. Думаю, что если кто-то смог бы рассказать мне о прошлом, то он обязательно был бы стайным волком. Но я не хочу ничего знать. Я хочу жить так, как живу сейчас. Пусть болезненное любопытство не оставляет меня и по сей день, заставляя в разговоре с любым встречным искать малейшие крупицы информации о себе, но я стараюсь бороться с ним. Не потому что думаю, что лучше от правды не станет, а потому что боюсь, что будет только хуже.
Вам наверное интересно, как меня зовут в этой жизни? Что же, мое нынешнее имя не секрет. Волчица нарекла меня Бездной, и я согласен в этом с ней, ведь сейчас я и в самом деле - огромная пустота, жаждущая наполнения. Только не каждому следует это знать, поэтому я представляюсь Пилигримом. А как звали ее?.. Я не стану тревожить этого имени. Кто может помнить - тот будет помнить всегда.
Имеющиеся связи с другими персонажами: нет.
Пробный пост: очнулся в пещере без возможности шевельнуться.
