Волчий век бесконечно короток, а высшие силы вынуждают сражаться за каждое непрожитое мгновение: еда убегает, когда ты пытаешься её догнать, вода отравляет, поражённая трупным ядом, холода замораживают кровь в жилах. Сильный рыщет по земле, чтобы занять место слабого, готовит тёплое место для себя и своего потомства, — таков порядок вещей, который удерживает хрупкое равновесие в мире.

Сатона никогда не знала своего отца по-настоящему. Она привыкла к образу, воссозданному из рассказов матери, и всегда представляла его тем ещё отщепенцем. Юница ещё долго будет помнить, как скалилась мать, рассказывая о том, как он «обрюхатил её и бросил на произвол судьбы». Впрочем, волчица была рада узнать, что мать была неправа — лишь на половину.

После смерти матери и начала их совместных странствий, Сатона начала открывать те грани личности Фауста, о которых старица не рассказывала. Наверное, ей не хотелось его обелять, в ней так крепко засела обида, что она до последнего всё чернила-чернила, сгущала краски в описаниях, когда подрастающая волчица начинала интересоваться своим отцом.

Она наблюдает за боем со стороны; приценивается. Склоняет голову на бок, прищуриваясь; жестокость её влечёт, проявление силы кажется ей притягательным танцем, но эта жестокость — необходимая плата, диалог без слов. Они выясняют, кто из них достоин вести за собой стаю, чьих сил хватит, чтобы защитить их всех. Сатона знает, кто победит и не беспокоится. Её отец — более чем достоин. Она уже видела его в деле множество раз.

Смерть затягивает в тиски чёрного вожака, когда зубы смыкаются на его шее. Его семья не торопится подойти ближе. Матёрая волчица — мать чернявого выводка — кажется не подпускает эмоции к сердцу и держится с достоинством. Сатона склоняет голову, заведя уши назад. Она закрывает глаза, говоря в напутствие отступающей от тела душе пару добрых слов. И в этот момент громкий вой прорезает черноту, застлавшую взор. В пустоте она слышит голос отца — ей хочется увидеть этот момент и вычертить его в своих воспоминаниях.

Для неё это мгновение станет началом новой жизни — несомненно лучше старой.

Ей кажется, что она ловит чужой взгляд — желанный взгляд — и на миг происходящее отходит на задний план. Чёрный волк смотрит на неё; и она надеется, воображает, убеждает себя в том, что на дне различается неподдельный, живой интерес.

***

Вечером Сатона изъявляет желание прогуляться в одиночестве. Лес расступается на возвышении, высокие сосны с кирпичной чешуей-корой сливаются со светом солнца — чем ближе оно к горизонту, тем более становится похожим на ягоду шиповника. Она садится, проверяя мох на влажность, и смотрит с холма в сторону низин, где остановилась стая. Покуда в этих землях водится дичь, они переждут здесь до схода снега и появления первой зелёной листвы.

Её одиночество быстро нарушают незваные гости. По склону поднимается чёрная волчица, и Сатона решает спуститься в овраг, где ещё лежит влажный и липкий снег. Она не хочет подслушивать, собирается уйти, используя тень как укрытие… и всё же ей чудится знакомый голос. Юница остаётся на месте. Интерес толкает на необдуманное. Их диалоги — не её дело, но ей хочется знать о нём всё, об это прекрасном чёрном волке, как бы с картинки, — даже чуть больше, чем следовало. Сатона не видит наверняка, что происходит наверху, но слышит, а затем хмурится — что-то внутри неё не складывается.

Эх, влюблённые…

Отредактировано Хашладун (07.01.2025 12:10:45)

Последнее дуновение улеглось, перестав трепать ветки высоких сосен, лес затянула предночная дрёма; запах — травянистый, прелый, но такой живой — задержался на холме, ведь ветер больше не силился сдуть его с земли. Залежалый дух чужого присутствия стал явным и осязаемым, он и выдал Сатону. Её белая шкура на фоне кирпичного и серого островка снега, полыхала пламенем — белым и самым горячим, самым явным и заметным, точно нетронутая теплом горсть пушистого снега. Черная волчица быстро отыскала её, но в ней Сатоне не удалось нащупать агрессии или же недовольства.

Юница не хотела показывать, что стыдится: волчица сжалась под взглядом незнакомки, в графитовой оправе её глаза казались звёздами, что светят с темного небосвода. К тому моменту, когда их маленькое собрание завершилось, на лес стремительно опускалась тьма, и сейчас Сатоне казалось, что кусочек ночного неба, вырезанный из общего полотна и принявший форму волчицы, смотрел на неё с бесстрастным безразличием. Напряглись лапы, тонкие верёвки мышц под кожей натянулись, она сжала челюсти, — что на неё нашло? Подслушивать… разве они теперь не часть единой стаи? Легкомыслие выветрилось; странное ощущение взяло её сердце в челюсти, как волчонка за шкирку. Она всё же не опустила головы, тут же про себя отметив, что они с незнакомкой одного роста.

— Сестрой, — кажется, ей необходимо было повторить за ней. Попробовать это слово на вкус и произнести его, понять, каким оно будет на языке: мягким и полным яркой надежды или же неуклюже толкнётся в пасти, зашуршит там гранитной крошкой. Сатона кивнула; тревога отступила. Почему-то эта фраза, брошенная в воздух, отбросила все мнимые тревоги; кусочек ночного неба говорила так, словно теперь эта истина — неразрывная часть их жизней. Эта идей показалась Сатоне чужой и непривычной, но она не оттолкнула её, а напротив — укуталась в эту правду, и начала жадно поглощать излучаемое смыслом сказанных слов тепло — у неё теперь есть сестра, и это не мелочи, не смешные происки судьбы. Вскоре, возможно, она обретёт и того, кого она назовёт отцом свои детей: такого же чёрного, статного, красивого, с контурирующимися под шкурой буграми мышц, с жёлтыми, как острие язычка пламени, глазами. Он и волчица, заставшая её за шпионажем, похожи как две капли воды, и от этого ей приятно смотреть на свою новоиспечённую «сестру»; она не замечает того, но начинает глупо улыбаться, ведь воображение подсовывает ей разные прелестные образы.

О том, что стадо лосей, занявшее рощу в низинах, распалось, Сатона слушала лишь вскользь, но общие детали она успешно запечатлела в памяти. Предложение совсем не звучало, будто у неё есть выбор — это было прямое указание, и Сатона удивилась; прежде такими фразами оперировал лишь её отец: в своей строгости они с чёрной волчицей были схожи настолько, что юница на миг опешила, различив знакомые нотки в чужом голосе. Возможно, сестре хотелось испытать её, — именно такое предположение из целого вороха других, зацепило её душу.

— Хорошо, сестра. Я буду ждать, — она хотела было подойти, коснуться носом её шеи в добром жесте, но тут же стушевалась. Пару раз вильнув хвостом, Сатона осталась почтительна к личному пространству чёрной волчицы; ей показалось, словно собеседницу накрыло куполом из прозрачного хрусталя. Она была холодна, и эта странная… оболочка, аура, вонзилась в нос птичьими когтями, хлестнула по лицу, — ноздри наполнились ключей морозной свежестью.

Но почему-то это обрадовало её. Мысль о том, что её семья растёт и множится казалась очаровательным началом новой главы в её жизни; что, не смотря на все различия, в ней — в собеседнице — отыскалось что-то родное и знакомое, сплачивающее и притягательное.

Впрочем, ей было интересно спросить, почему они называю себя не именами, а по расчёту, — обезличенные до цифр, следующих друг за другом, но всё же живые. Но прежде чем вопрос сорвался с её уст, сестра уже обходила холм по оставленным Саватун свежим тропам, протоптанным, когда та подыскивала удобный угол для подслушивания, затем вышла на сухой, лишённый снега прелый лесной настил, и направилась в сторону лагеря.

***

ты понимаешь, что это значит, сатона. робкая правда — это ложь. мы не обязаны быть добычей для всего мира. мы родились не затем, чтобы жить и умирать во тьме.
для нас уготована судьба получше.книги скорби 1:0: фундамент

Утро наступило, но Сатона спала плохо — странная тревога не отпускала её всю ночь. Точно рыба, она скользила над поверхностью воды и ныряла обратно в свой кошмар. Сюжет, однако, её тёмных снов выглядел как-то странно. За ней не гнались чудовища, не охотились гигантские птицы, а тьма была знакомой и живой. Чёрные волки, чёрные-пречёрные шкуры, горящие угольки глаз. О чем-то они говорят, но она не может расслышать слов, ловит с водной глади какой-то звук: отрывистый удар по дереву — от него просыпается. Или, возможно, она уже не спит?

В полутьме неясно, что было ложью, а что — истиной, но видела она их так чётко и ясно, словно на секунду обратилась совой и наблюдала новыми глазами, привычными к ночной мгле; уцепившись когтями за ветку сосны, она следила за шевелением внизу. Обесцвеченная бездна взбурлилась у корней, разрываемая на части, соединённая в странном порыве; чёрный волк накрывает тело щуплое, выточенное из куска оникса. В страшном порыве — противоестественном, чужом… неправильном.

Когда Сатона проснулась, звуки утихли. Рассвет только занимался, лес ещё лежал, укутанный в серый мрак. Её сердце билось быстро, и она хватала ртом влажный воздух. У входа в нору была примята листва, — наверное, она всё же вставала ночью, чтобы отделить сознание от кошмара. Кто знает, как много она действительно видела — или слышала.

Тем не менее, она не верила. Это всё — просто кошмар, странный страшный сон. Пройдет ещё ночь, и она забудет о нём.

В странном состоянии, она поднялась и вышла вон. Половинка солнечного диска уже виднелась на горизонте, чётко прорези отметин-сосен делили солнце на неравные части. Лучи были яркими, слепили заспанные глаза; рыжим отливала её шкура, кроваво-красными, словно ягоды спелой земляники. Длинные тени ползли по земле, словно уходящие и убегающие герои неприятных снов. Она набрала полную грудь воздуха, пока у неё не защипало в раздувшейся грудной клети. Выдохнула — по команде, отторгая последние крупицы липкой сонливости.

Её уже ждали. Чёрный волк — она правильно предполагала, что он — тот самый «первый», но называть его так, наверное, не имела права, — смотрел на неё. Она ощутила этот взгляд почти сразу, и это чувство было незабываемым: своим взором он продирался сквозь мех, кожу, мышцы, сочленения костей, занимал всё место в камерах сердца. Сатона подняла на него свой взгляд лишь тогда, когда жжение в груди стало невыносимым. Ноги показались ей лёгкими и сильными, когда она поднималась на опушку по скользкой, влажной земле.

Его голос был именно таким, каким она его и запомнила, но в сотни раз теплее было, когда он обратился напрямую к ней. Сильный, бархатистый тембр объял её всю странным трепетом. Она села подле него, склонила голову. В глаза затаилась странная игривость — его высокомерие казалось ей неотъемлемой частью красивой роли, в которую Сатона его одела. Да, когда-нибудь он обязательно станет вожаком — он точно и несомненно займет место Фауста. А она будет стоять подле него.

Чёрный волк был «именно таким», — он вызывал в её сердце много чувств, даже на расстоянии, казалось бы, можно ощутить, как бежит вперёд и обгоняет мысль сокращения её сердца.

— Я не останусь в стороне, — она вскидывает голову. Пускай он обманывается её внешним видом, пускай видит в ней — красоту, пускай отпускает снисходительные комплименты. Ей это нравится; она занимается огнём, точно ворох щепочек. — Я ведь тоже не из прутиков сделана, никакой удар в «прелестную мордашку» мне ни почем. Словим мы этого лося — все вместе.

Она улыбается, отшучиваясь и подбадривая. Играет словами, подбрасывает их в воздух, точно разноцветные блестяшки-безделушки. Голос Сатоны сладкий, словно мёд; переливается в горле перестук кусочков кварца. Воркует горлица над нерождёнными птенцами. Волчица не беспокоится об исходе охоты, ведь сейчас для неё — нет ничего невозможного. Для него, для своего возлюбленного, она снимет даже все звёзды с неба ударом лапы, чего бы ей этого не стоило.

Отредактировано Хашладун (07.01.2025 12:10:56)