• Имя
Хашладун — сокращается до Хаша, Хаш. За глаза прозвали Ведьмой. При жизни звали Сатоной, но это имя она не помнит.

• Пол
Самка.

• Возраст
4 года.

• Характер
У неё в голове селится алчущая боль; она утоляется лишь тогда, когда зубы впиваются в живую плоть — ей хочется разрастись и распространиться, слившись с невероятной силой Шута, позволить сознанию течь по тонкому мицелию, соединяющему пустые рассудки в единый организм. Она не помнит, какой была прежде — боится вспоминать, но не понимает этого.

То живое, вылепленное старыми богами, которому когда-то претил запах гнили и разложения, в один момент оттолкнулось и вышло прочь из готового к метаморфозам тела вместе с душой. Получился шедевр — простой и незатейливый образ с заострённой мыслью и единственным желанием: плодить и множить нежить в таком количестве, чтобы живой мир захлебнулся в собственной крови, а затем переродился. Ей хочется, чтобы алая жидкость лилась, лилась, лилась, затекая в пасть… не принося насыщения. И эта кровь — такая липкая, немного тёплая, но красная, а ещё у неё такой весёлый красный смех!

И Хашладун не перестаёт хохотать. Она делает это глухо, натужно, высокомерно, как смеются победители. Хашладун уже выиграла — на кону стояла её жизнь, и волчица променяла её без всякой жалости. Иначе её имя не «Хашладун». Так её, наверное, назвал Шут — или же она сама нареклась так? — но это её имя. Это единственное, в чём она уверена. Всё остальное, происходящее вокруг неё, похоже на бесконечный сон, навеянный галлюциногенными травами и ядами. Образы, которые приходят к ней будто бы чужие — они требуют разбора и обдумывания; ей нужно отделить зерно от плевел. Часто волчица проводит время наедине с собой, ведь этот кропотливый процесс «просеивания» истин требует концентрации. Ей не хочется знать правду — именно её Хашладун бережно удаляет из разума; а иногда остервенело, выгрызая зубами. Никому не нужна эта правда. Она сама придумает (услышит? расскажет?) новую правду-правду.

Она дрейфует в бесконечных потоках событий и чужих воспоминаний, словно льдина. Сплавляется к истокам; у проистечений смерти Ведьма слышит то, чему должно свершиться — заводит ритуал, прижимает к груди новое и обездвиженное. Соприкасается рассудком с новобранцем, со своим названным сыном или дочерью — исполнительница ритуалов первой встречает нежить, а потому тяготеет к каждому, кого Шут призвал с того света, печётся и переживает, словно о новорождённом волчонке. И каждый раз очередную встречу с мертвецом она проживает как бы впервые: меняются образы, разрастаются её сети, но она не перестаёт испытывать странную болезненную нежность, общность, даже зависимость, — каждый раз, она словно теряет кусочек здравого смысла, растрачивая себя для «рождения» других почивших. А они проникают в её голову через ноздри, глазницы, тоненькую щель между челюстями.

Хашладун злоблива и изворотлива; она молчалива и говорит лишь тогда, когда её слово возымеет наибольший добрый «эффект». Весь мир — её сплошной эксперимент, и она в нём — требовательный и истеричный диктатор, прокладывающий маршрут, продирающийся сквозь тайны и грани личности Шута, которого она боготворит с исступленным и отчаянным рвением. И всё в ней поёт и рвётся; ей хочется быть ближе к тайной сущности, и Ведьма проводит время в медитациях, надеясь услышать хоть что-то — хоть одно единственное слово, обращённое напрямую к ней.

Решения Шута она не оспаривает никогда, его воле подчиняется, — а его материальным воплощением видит своего вождя. Тенебрис — предмет её благоговейного обожания-ужаса, та сила, оставленная Шутом в осязаемом мире и облачённая в тёмную ночь и звёзды лилий. Её слово — воля бога воплощённая, и обсуждения оно не требует.

• Внешность
Хашладун — крупная, белая волчица с густой шерстью, но присмотревшись, можно заметить, как её шкура мутнеет, оттенок уходит в серый. Шерсть торчит безобразными сосульками, которые не тают даже в самую жаркую погоду. Она имитирует дыхание, выпуская облачка пара; и вся-вся исходит бледным дымком, словно душа продолжает изливаться из неё. Когда-то Ведьму можно было даже назвать красивой, и эта красота тянется сквозь её образ красной нитью — если поделить её тело в сагиттальной плоскости, то можно даже лицезреть сколь прекрасной её творили старые боги. Глаза — когда-то проницательные, желтоватые, ныне покрылись мутной пленкой, слегка опалесцирующей, словно обточенный лунный камень.

Нижняя половина же её тела — воплощение ужасной смерти, которая навсегда оставила отпечаток на её образе. Лапы она переставляет, с хрустом разнимая заиндевелые суставы, чёрные, местами лишённые шерсти, — и утратившие даже намеки на прежде покрывавший кости мышечный слой. Где-то обморожение наркотизировало живые ткани, оставляя после себя ссохшиеся и обескровленные струпья, облепившие кости. Там, где мышечный слой пролегал в виде тонкого слоя, а шерсть была лишена подшёрстка, изменения особенно видны — передняя поверхность лап, плечи, области, где кости выдаются и становятся заметны, формируя контуры тела; кажется, что холод, погубивший её, она встречала лицом к лицу. Лёд жадно поглощал её, стремясь выжечь всякие признаки былой прелести в уязвимых местах. И уже нечему скрыть белые кости, с которых мороз жадно содрал зубами всю плоть.

Кожа на брюхе разорвалась, истончившись, органы ссохлились, уменьшились, поднялись в грудную полость, будто бы подтянувшись на укороченных связках. Внутри она словно полая, твёрдая, рёбра кое-где лишены кожи и точно окна в неизведанное — в сердцевину её тела, прорехи позволяют заглянуть туда, где раньше билось сердце. Чем выше смотришь, тем менее заметны изменения; отпечатки смерти, наверное, можно было бы даже игнорировать, если б не звук трущихся друг об друга костей. Его ты услышишь первым — от этого ритмичного постукивания, глухого скрежета стынет в жилах кровь.

У неё голос хриплый, тихий, говорит она будто бы с трудом выдавливая каждый звук, ведь лёд сковал голосовые связки. Все её движения кажутся противоестественным и странным танцем, где каждый сустав противодействует неведомой силе. Холод въедается в её кости; он больше не сможет её остановить.

• Биография
САТОНА
Юная Сатона всегда отличалась лисьей хитростью, умела лебезить и подобострастничать, поэтому ей ничего не стоило прокрасться в сердце своей суровой матери и занять там всё доступное пространство. Мама не знала, не понимала, что её всё это время водят за нос; природная сладость подрастающей дочери стала её единственным отпущением.

Сатона родилась под крылом волчицы-одиночки. По какой причине один из родителей решил почти полностью избавить себя от тягот отеческой доли до сих пор остаётся неизвестным. По спутанным рассказам-показаниям матери справедливо было предположить, что эти отношения для него не имели никакой ценности, а потому, когда отступила влюблённость, он престал видеться со своей «фавориткой»; возможно, он и вовсе не знал, что она зачала от него. Или, пожалуй, понимал где-то внутри себя, к чему привели их непродолжительные встречи, но боялся перемен — страшился того, что придётся бросить прежний вольный уклад и осесть где-то, обрекая себя на «страдания». Время от времени он стал навещать свою семью, и чем старше становилась дочь, тем более регулярны становились его визиты. Но отцовского внимания Сатоне никогда не хватало.

В помёте их было всего двое — она и её брат, который вскоре захворал и умер, ведь Сатона забирала у младшего всё, до чего только могла дотянуться: молоко, а вскоре и еду, заботу и внимание матери, она обескровила его, — лишила любви, а затем жизни. Вряд ли она подозревала, что невольно стала виновна в его преждевременной смерти. Еды в их распоряжении никогда не бывало много, а голод говорил громче всяких родственных уз.

Постепенно начала угасать и мать. Она умерла, уложив голову на хрупкую спинку ладной дочурки. Именно так они засыпали каждую ночь, стараясь сохранить ценное тепло и сберечь силы для грядущего дня. Матёрая волчица растворилась в ней — в маленькой, юной Сатоне, которая успокаивала и убаюкивала старицу лживыми речами, приговаривая, что «всё обязательно будет хорошо». Юница плакала, — ведь она всё понимала, понимала, что совсем скоро останется одна, — но не переставала шептать, надеясь, что мама, расставшись с миром, обретёт вечный, светлый покой. В скором времени в опустевшем логове её обнаружил отец... и предложил ей составить компанию в странствиях.

Вскоре, скитаясь по миру, она набрела на семью, готовую её принять, прообраз стаи, где подрастали её ровесники. Сатона влюбилась до беспамятства и начла грезить о собственных детях. Её избранником стал волк, имени которого она не знала; словно её антоним, притягательная «противоположность», он был черен, смел и статен. Сатона думала, что могла очаровать кого угодно, но её возлюбленный с трудом поддавался её чарам — его взор пленял другой образ. Его собственная младшая сестра. Через какое-то время её отец смещает с поста Урана — вожака маленькой стаи — и занимает место главы семьи.

Когда сестрица-разлучница умерла во время охоты, она радовалась, неспособная сокрыть своего счастья от других; вокруг неё поползли мрачные шёпотки. На чужом горе не снискать себе добрую долю. Да, ей и правда удалось забеременеть от своего избранника, но, когда пришло время родов, она принесла в этот мир лишь одну смерть — семь безликих, одинаковых трупиков, не завершившихся своё созревание в утробе, «отрыгнуло» её тело, как бесполезную ношу. Опороченная и снедаемая горем, она бежала из стаи, и, сперва слоняясь без цели, юница забрела на территорию волков Ядовитого Тумана. В степях Сатона осела и наконец-то выдохнула — на какое-то время. Она старалась забыть своё прошлое, но у судьбы были другие планы — она решила кольнуть её в самое сердце, напомнив об утратах, пережитых в прошлом.

Нежить, с которой она прежде не сталкивалась, разбередила старые раны. Нападение на волчат и волчиц подкосило её и лишило воли к жизни; она говорила, что «всё будет хорошо», и снова лгала. Никому оказалась не нужна эта ложь.

Смерть настигла её совершенно недавно, лишь пару недель назад. Буря отступила, но холода не прекратились, выжигая всё живое — она провалилась в расщелину, из которой не смогла найти выход. Мучительно долго холод терзал её, пока не пришла апатия и её тело наполнила странная… лёгкость? Ей захотелось спать, и она не сумела противостоять этому желанию.

В ту ночь Сатоне снились лишь одни кошмары.

ХАШЛАДУН
Когда она открыла глаза, голос призвал её во тьму. Уже больше не было холодно, отступила слабость уязвимого тела — остался лишь «итог», выеденный морозом. Её ждала новая семья; и теперь «волчат» может быть столько, сколько она сама захочет.

Пусть даже это — всего-лишь очередная ложь.

• Стая
Нежить.

• Должность в стае
Исполнительница ритуалов.

• Связь с Вами
dis: zaastrian.

Отредактировано Хашладун (04.01.2025 11:01:46)