Голос её — тихий, мягкий, будто сама Богиня одарила тебя своим вниманием.

— «Мама…» — едва слышно, словно в бреду, повторяешь ты снова и снова. Единственная ниточка, что удерживала рассудок от распада. Белая волчица, что была, как клыки и шкура. Каждый раз, когда голос в твоей голове пытался взять верх, ты вспоминал её тепло, и находил в себе силы сохранять контроль.

«Она жива, она в порядке.» Ты утыкаешься мордой в её белый мех, стараясь впитать этот момент до последней капли. Жадно, почти болезненно, вдыхаешь её запах — глубокий, родной, обволакивающий. Ты знаешь, что должен запомнить этот аромат, запомнить её. Чтобы больше никогда не забыть. Не потерять.

На мгновение мир, казалось, остановился. Время застыло, словно давая тебе передышку. Это был шанс: прийти в себя, собрать разбросанные осколки внутри. Ты вспоминал, что значит любить и быть любимым. Такое редкое, почти ускользающее чувство. «Почему же я не ценил его до этого момента?»

Ты мысленно клялся, что это — последний раз, когда страх потери подбирался так близко и терзал твоё сердце. «Не сегодня. Не сейчас. Только не ты.»

Но вдруг она отстраняется.

Её янтарные глаза — такие глубокие и тёплые — смотрят прямо в твои. Ты читаешь в них тревогу. Тревогу, что заставляет сердце сжаться, предчувствуя горечь будущих слов.

— Со мной ничего страшного не случилось, мой милый.. Но вот с отцом твоим приключилась беда. Кажется... Он совершенно не узнаёт меня, - Альтея обернулась на своё раненое бедро. - Он... Мне кажется он не в себе. И Челси тоже так думает. Он не виноват в том, что делает. Он не виноват в том, что видит во всех врагов... Нужна твоя помощь. Подойди к нему. Он звал тебя. Быть может, он узнает тебя. Но... Будь осторожен.

Матушка не сказала это прямо, но ты быстро понял: рана на её бедре — дело клыков отца. Ты хотел защитить её, броситься на того, кто причинил ей боль, на того, кто называл себя её супругом, но не умел беречь и ценить так, как она была этого достойна. Однако каждое её слово, каждый взгляд, словно говорили тебе другое. Она хотела твоего прощения для отца. Обеляла его поступки и просила того же от тебя, понимания и смирения. Хоть внутри всё кипело. Хоть мысли в голове крутились рой разъярённых пчёл, напоминая, что она достойна лучшего. Что этот волк никогда не ценил её так, как должен был. Никогда не любил так, как она заслуживала. Ты знал это. Видел это. Ты соглашался с этими мыслями. Но противиться её желанию не мог. Это был её выбор, её просьба.

«И ты повинуешься, Мионт?»

И ты повинуешься.

Ты кивнул матери. Морду покрывает бесстрастная маска, взгляд холоден, словно лёд. Внутри всё кипит, но внешне ты невозмутим. Ты готов. Готов встретиться с врагом, который слишком долго называл себя твоим отцом и занимал пост вожака Серой Крови.

— Мионт, — голос отца, резкий и колючий, режет слух. — Я надеюсь, что тебе никогда не придётся говорить это своим детям. Альтея… твоя мама мертва.

Ты замираешь, взгляд прикован к нему — холодный, проникающий, будто насквозь. Ты изучаешь его: каждое движение, каждую морщину, каждую фальшивую эмоцию. «Он правда в это верит? Как ты мог её забыть?»

Боль внутри разрастается, но ты сохраняешь маску. Держишься. Ему нельзя видеть твою слабость, нельзя нервировать его. Пусть он верит в свою выдуманную сказку. Его слова — яд, но ты знаешь: чем дольше он остаётся в своих иллюзиях, тем больше времени у тебя будет. Времени, чтобы понять, насколько велики эти придуманные миры. Времени, чтобы собрать силы и найти способ разрушить их.
«Нужно понять границы.»

— «Отец, мне так жаль это слышать, но если мама умерла, то кто это?» — неспешно делаешь шаг навстречу к нему, говоришь спокойно и указываешь лапой на Альтею.

«Если ты видишь в ней монстра, а во мне — сына, то почему позволил подойти к ней так близко? Почему не остановил? Я знаю, что ты мной не дорожишь, но не настолько, чтобы пускать в объятья к смерти.» Нужно разбираться, как тебя учила Аделина: тщательно и точечно. Искать ответ, что позволит искоренить болезнь. Найти её корень, понять симптомы и границы, а после подобрать правильное лечение.

— Я… я не знаю, что делать, — выдохнула Челси. — Старик никогда не говорил мне о чём-то подобном. Но то, чего не знаю я, могут знать другие целители. Мне нужно поговорить с ними… вдруг они знают, как найти лекарство.

— «Ты уверена в этом?» — не сводишь взгляда с отца, обращаясь к целительнице. — «У нас сейчас нет помощников. Мы не знаем, сколько продлится снегопад, сколько наших пропало. Стае нужны целители как никогда, не время для бездумных вылазок.»

Чуть погодя ты отрываешься от отца и переводишь взгляд на Челси:

— «Лучше скажи мне: он узнавал тебя? Что говорил? Мы должны понять, насколько всё плохо. Может, это что-то вроде старческого слабоумия. Ты осматривала его? У него есть травмы? Что-то, что могло спровоцировать такое поведение?»