Движения у Мурены были совсем подростковые: резкие, неотёсанные, наглые. Ей, наверное, казалось, что именно так и должны вести себя настоящие взрослые. Бурелом следил за ней, скрывая улыбку: сестра ужасно не любила насмешек над собой. Из всей ушастой своры младшеньких она нравилась ему больше всех. Потому, наверное, что была самая шумная и заметная... ещё она напоминала ему Белену. Бурелому нравилось, что их семья явственно выделялась на фоне всей стаи: они все были похожи, во всех узнавалась одна и та же кровь, въедливый мамин облик.

Мурена, пусть мелкая злая рыбёшка, тоже была очень на неё похожа. Гордая, упёртая, деловая до визга. И пусть уверенности в ней было столько, что хватило бы на всю стаю — а отпускать её одну было опасно. Об этом мама сказала, когда Бурелом встретился с ней взглядом после очередного муреньего бунта: попросила приглядеть за сестрой. Бурелом и сам об этом подумал, а потому покорно отправился по пятам.

Проследить за Муреной было несложно: в своей подростковой трагедии она была неостановима и неаккуратна, шла практически напрямик, не путая следы, и пару раз не замечала присутствия Бурелома практически в одном прыжке от себя. «Смешная, — думал он, идя за ней след в след. — Пожалуй, я даже могу отвлечься...» И он себе это позволил. Отпустив сестру далеко вперёд, он свернул по заячьим лапкам. Спустя время поднял зайца на опушке, не без труда поймал его — и вернулся на тропу, по которой ушла Мурена. Заячья шерсть щекотала ноздри, но Бурелом с бесперебойным упрямством шёл, куда нужно, ни разу не сбившись с пути.

Следы вели к Великой Реке, и чем ближе к её берегам он подбирался, тем тревожнее становилось за Мурену. Бурелом был уверен, конечно, что сестра и саму смерть переспорит, если вдруг ей представится такая возможность, а всё же сердце у него беспокойно пропускало удар каждый раз, как запах начинал петлять и теряться. На Великой Реке едва тронулся лёд у прибрежья: не хотелось увидеть в проруби окоченевший серый хвост.

И всё-таки она нашлась. Едва завидев силуэт, скакавший по камням, Бурелом вздрогнул и попятился назад, поближе к кустам. Нечего раньше времени лезть — так он решил и затаился. Пожурить Мурену может каждый, а вы попробуйте её сначала понять.
Издалека она выглядела совсем крохой: прыгала по гладким валунам, как чумная белка, смешно клевала воздух носом. В смиренном ожидании Бурелом улёгся на снег, зайца положив между лап. Не раз ему казалось, что камни слишком скользкие, и что Мурена вот-вот поскользнётся и ухнет в воду всем телом, но вроде всё шло хорошо. Бурелом уже видел и знал, за что потом похвалит её как бы невзначай.

А Мурена продвигалась всё дальше, все глубже становилась вокруг неё река. В какой-то момент, напрягшись, Бурелом подался немного вперёд: собрался встать и ринуться на подмогу, если что. Но осадил себя, с усилием лёг обратно. Подумал: «Она очень умная девчонка, она понимает опасность». И тут же Мурена рухнула вниз.

Наверное, она даже не успела испугаться. Бурелом выхватил её из воды, словно послушную волнам ветку, и поднял за шкирку так высоко, как позволял ему рост. Теперь Мурена в воде была лишь по живот, но всё продолжала барахтаться, словно до сих пор плыла и боролась за жизнь.

— Не твепыхайфя, — буркнул он с набитой пастью, тряхнул Мурену, как зайца (но чуть нежнее). Река сносила его, едва позволяя устоять на ногах, дёрнись Мурена сильнее — и волны собьют их обоих. Тяжело вздохнув, Бурелом понёс её к берегу, щупая лапами дно. Бурая шерсть вздыбилась от холода: Великая Река едва ли была довольна вторжением, и ледяные течения щекотали Бурелому живот.
На берегу он едва успел разжать челюсти, чтобы не вырвать Мурене кусок шкуры: так яростно она выражала своё недовольство. «И спасать тебя, что ли, было не надо?» — Бурелом отряхнулся и хмуро зыркнул на неё, призывая к порядку.
— Ты зачем в реку полезла? Одна! А если бы утонула? Что я маме сказал бы, а?!