Сколько бы сил мы не вкладывали, никак не удавалось нам вынырнуть из этой беспросветной тьмы, вязкой и липкой, словно смола. Она не желала отпускать нас, да и сил бороться с нею не было более. Мы прекратили сопротивляться этому густющему океану мрака, в котором погрязло наше сознание, и просто расслабились.
И с тем пришел страх.
Страх чудовищный и необъяснимый, какого доселе нам испытывать еще не приходилось. И чем яснее нам становилось, что мы не в силах даже разлепить собственных глаз, что уж там говорить о прочих движениях, тем сильнее он сковывал нас своими склизкими щупальцами.
Мы делаем глубокий вдох, заполняя легкие, которые мы не чувствуем, воздухом, который мы тоже нисколечко не ощущаем, и лишь в тот самый момент до нас доходит, что впервые мы начинаем дышать за все это время.
В памяти сам-собой, аки незваный гость, возникает расплывчатый образ зловонной волчьей туши, движущейся на нас со злобным рычанием. Мертвого куска мяса, который, хамски игнорируя все законы природы и здравого смысла, продолжает шагать по земле.
Нежить. Ну да. Мы слыхали. Восставшие трупы, движимые лишь желанием уничтожать и обращать в себе подобных…
В этот момент все становится на свои места, как по щелчку незримого тумблера в голове. Страх тает, уступая место осознанию новой собственной сущности.  Мысли сразу укладываются легко и просто, словно книги по полкам, будто некто невидимый подтолкнул их в нужное русло, и в тоже время глубины памяти вновь начинают неконтролируемый выброс картинок из прошлого.  И, так же быстро и неожиданно, как появились, эти воспоминания тают. Это нисколько бы не удивляло, если бы они не таяли безвозвратно. Те образы и пейзажи, что только что крутились у нас перед очами, рассеивались в темноте, как дым. Не могли мы более вспомнить наш родной дом, вид нашей собственной матери, отца, друзей… А… Таковые были ли вообще?
Вся наша прошлая жизнь растворилась в мгновение ока. Что-то осталось, но этого слишком мало. Этого недостаточно.
Мы слов не находим, чтобы описать все то, что творится внутри нас сейчас, чтоб описать всю бурю эмоций, всех этих противоречий, что заполнили наш мозг. Только что разместившиеся по местам мысли вновь начинают хаотично метаться, будто рой разъяренных пчел.
Затем в игру вступает Он. Голос. Молвит неспешно, разжевывая нам каждую фразу, и мы безропотно внемлем ему, впитывая всю поднесенную информацию как губка воду. Теперь, воистину, все кажется ясным, простым и правильным. Да, именно так. Завороженные Его сладким голосом, мы не просто с легкостью принимаем все с нами произошедшее. Все ка нужно. Как следует. Потому, что ОН так сказал.
Все эмоции, чувства, все мысли покидают нас. Мы остаемся совершенно пусты. И мы растворяемся в темноте.

Во рту стоит медный привкус крови, мы причмокиваем, смакуя его, стараясь распробовать как можно лучше. Почему раньше мы не замечали, насколько сладостен этот багровый нектар жизни? Такой волнующий, побуждающий отодрать свою тушу от земли и добыть еще...
Веки открываются неохотно, аки после долгого сна, зрение выкаблучивается, смешав окружающий пейзаж в одну сплошную серую кашу. Ненадолго, вестимо. Постепенно бесцветные пятна принимают подобающие им очертания, появляются краски. Хотя, о чем это мы, какие тут "краски". На удивление скучный и тусклый пейзаж. Земля, деревья, кусты, все здесь - словно мертвое. Абсолютно все.
Даже мы.

Внутри все еще царило какое-то необъяснимое опустение. Словно чего-то недоставало, словно отняли у нас нечто очень важное, но что именно – вычислить никак мы не могли. Будто с перерождением, собирая наше сознание заново, как какой-то конструктор, некий создатель упустил одну деталь. Строение оттого не рушилось, но принимало несколько иной вид.
А тем временем мелко моросил дождичек, тот самый, который намного гаже и противнее зверского ливня. Заметили мы это только сейчас, опять же, по уже понятным причинам. Не чувствовали мы не только дождя – но доже собственного тела.
Сейчас наше тело валялось на левом боку, аки та тряпичная кукла. Передние конечности были вытянуты и находились в поле нашего зрения. Все еще несколько мутным взором уставившись на собственные лапы, мы предприняли попытку оными пошевелить, и, вестимо, безрезультатно. И это, чего уж греха таить, нас несколько обеспокоило. Страха не было. Страх ушел, остался в той, прошлой жизни, и возвращаться, вроде бы, не собирался. Тот факт, что мы физически абсолютно ничего не ощущали именно беспокоил, но не страшил, хотя, наверное, должен бы был. Смерть от голода нам теперича явно не грозила, а такая перспектива, как пролежать достаточно длительный срок в каком-то забытом богом месте в качестве гниющего мешка костей без возможности шелохнуться – как-то не прельщала.
Мы глаза прикрыли, делая вдохи глубокими. В дыхании необходимости нет, мы помним, это уже как автоматические рефлексы, но сие помогало нам сосредоточиться. Разлепив очи, мы вновь повторили попытку, но на сей раз исход был иной. Правая лапа дернулась, затем снова. А после нам и передвинуть ее удалось. Слава всем богам, вымышленным и существующим! Мы не были парализованы навечно. Получив огромную массу уверенности в себе, мы предприняли парочку попыток подняться с мокрой земли. И та, и другая попытка провалилась, но зато нам удалось сесть.
Только теперь мы обнаружили его. Видимо, мы столь были заняты собой, что нисколечко не почувствовали присутствия этого существа. Слух и обоняние наши были еще затуплены. Поэтому заметили мы его только тогда, когда посадили свое седалище на мертвую почву.  Только узрев это огромное черное тело, мы замерли, аки статуя, безмолвно буравя его безразличным взглядом. Возникло какое-то не особо приятное чувство, отдаленно напоминающее то самое, когда кто-то застает тебя абсолютно нагим.
Вместо слов из нашей глотки вырывался только хрип, так что попытки что-либо сказать мы вынуждены были прекратить. Вновь замерев, мы продолжили пялиться на незнакомца.
По телу пробежала дрожь. Хвостом клянемся – мы почувствовали как шерсть на загривке встала дыбом! Скорее всего, все эти ощущения были фантомными, но это не важно было. Внутри зашевелилось нечто необычное, волнительное, так сказать, щекотливое.
Этот черный, он ведь был такой же, как мы – мертвый.