Fantôme

• Имя
Аренам - данное при рождении.
Альтер - приобретенное.
Ано - прозвище.
Допустимы всевозможные сокращения.

• Пол
самец

• Возраст
четыре с половиной года

• Характер
- интроверт, меланхолик, социофоб
- труслив и обладает слабой стрессоустойчивостью
- больше слушает, нежели говорит
- не умеет проявлять чувства и эмоции
- некоторые симптомы шизотипного/шизоидного расстройства
- хорошо разбирается в травах
- фанатик

— Пожалуй, это самое интересное, что в тебе есть, мой маленький друг.
Слушай меня, ведь я знаю, ты любишь слушать.
Каждая твоя страсть - табу, каждое твое увлечение - запрет, и все, что бы тебе не приглянулось, находится под жирным вопросом окружающего общества. Тебя часто осуждают, и ты слушаешь - просто слушаешь, как обычно это делаешь. В твоей ранимой душе развивается мимолетная обида, но ты вновь забываешь все, погрузившись в свои бездонные размышления, опутавшись теплой шалью своих мыслей. Тебе плевать на обиды, но не потому, что ты горд и мнение чужих для тебя - пустой звук, а потому что от общества ты отстранен, и просто не относишься серьезно с замечаниям в сторону твоей скромной персоны. Конечно, особо агрессивная критика может вызвать в тебе обиду, но ты все равно ничего не сможешь ответить и просто уйдешь, игнорируя все слова в твой адрес.
Но когда грубые слова произносит тот, кто является объектом твоей симпатии - это, естественно, больнее, намного больнее. Твоя любовь - бездонна, глубока и ненавязчива, и к тому же очень странная, необычная. Ты незаметной тенью будешь следовать за предметом своей страсти, и подойдешь лишь тогда, когда он изволит приказать. Многие из тех, кем ты любуешься и восхищаешься, даже и не догадываются об этом. Ты боишься подойти, тебя мучает боязнь, и ты боишься потерять свободу - единственное, что у тебя осталось из привилегий, - но тебе, несомненно, очень хочется физической близости, пусть и не так сильно, как другим кобелям. В этом плане ты не очень озабочен этим, для тебя важнее моральная сторона любви, для тебя важнее глубокий монолог того, к кому ты испытываешь теплые чувства.
Ты прекрасно чувствуешь энергетику, но не можешь понять, насколько вы друг другу подходите. Несмотря на то, что ты своего рода «психолог» и знаток душ, ты сам не можешь полностью понять обитателей этого жестоко мира, ты не знаешь, как проявлять чувства, которые таятся в твоей душе. Твои эмоции, в общем, разнообразны, а чувства - глубоки, чрезмерно запутаны и полны нюансов, но ты не умеешь, да, Ано, именно не умеешь их выражать, и поэтому кажешься холодной фарфоровой куклой, лишенной даже базовых эмоций. На твоей морде редко можно заметить улыбку и другие проявления чувств. Время от времени можно уловить на твоей узкой морде слабую, словно случайную, однобокую улыбку, часто вызванную твоим моральным удовлетворением или восхищением чем-либо, или кем-либо. Да, ты не считаешь чем-то странным любоваться, просто так, без причин совершенно чужим тебе волком или собакой - ты творец, ты художник, ты поэт, черпающий свое вдохновение из окружающей действительности, которую потом старательно пытаешься вписать в свой внутренний мирок, но не всегда удачно, и это тебя очень угнетает. Ты живешь мгновением, не задумываясь о будущем, впитывая в себя каждую секунду, прожитую тобой.
Есть в твоем характере некоторые симптомы шизотипного расстройства личности, такие как неумение выражать свои чувства, ты отчужден от социума и у тебя слабые навыки в общении и ты плохо адаптируешься. Речь твоя может быть несвязной, если ты волнуешься, а страх часто посещает твое хрупкое, фарфоровое сердечко. Ты - социофоб, и из-за этого ты боишься общения и склонен больше отстранено держаться, а ко всем, кто начинает с тобой разговор по собственной инициативе, тебя пугают. Особенно ты боишься толпы, и тебе больше подходит общение тет-а-тет, когда не нужно пытаться поровну разделить свое внимание на две персоны; когда общаешься один на один, ты можешь полностью «погрузиться» в собеседника, особенно если он тебе интересен. Так же ты побаиваешься замкнутого пространства, а высота тебя наоборот, дурманит и вдохновляет. Вдохновляют тебя чаще всего, как ни парадоксально, темные образы и пейзажи, темные, скептичные, пессимистические мысли, полные декаданса. Знаешь, ты идеально вписываешься в эту среду даже по внешним параметрам. Объектами твоего интереса и внимания становятся чаще сложные, более отрицательные личности, чем положительные, эдакие «белые овечки» - они чаще всего тебе неинтересны. А ещё у тебя присутствуют явные мазохистские наклонности, и ты получаешь наслаждение от боли, причиняемой тем, к кому ты испытываешь теплые, возвышенные чувства. Только об этом мало кто знает, у тебя нет близких друзей, так как ты тщательно скрываешь свой мир от посторонних глаз и мало рассказываешь о себе, предпочитаешь слушать. Ты редко говоришь, а если и начинаешь, то на абстрактные темы, чаще всего, или просто отвечаешь на заданные собеседником вопросы. Голос у тебя тихий и шипящий, как у змеи, хриплый, сиплый, будто болезнь поразила легкие и бронхи, но это тебя совсем напрягает, зато первое время царапает слух тем, кто первый раз встретился с тобой.
В отношениях (неважно, каких), ты всегда ведомый из-за слабости характера, да и ты никогда не даже не думал , чтобы быть авторитетом. Самооценка у тебя предельно низкая, но и это тебя не тревожит, впрочем, как и большинство других. Ты можешь привязываться надолго, но в основном все - мелкие увлечения, о которых сам «объект» и не знает. Тебе очень нужен тот, кому ты мог бы доверять, и кем ты бы мог восхищаться, ты просто нуждаешься в этом, но одновременно ты боишься пускать кого-либо в свой мир и потерять свою иллюзорную свободу.

• Внешность
— Взгляни на себя в зеркало водосточной канавы. Смотри, разглядывай каждую мелочь своего невзрачного облика, приметь каждую мелкую особенность, оставленную на твоем теле жизнью и судьбой. Кого ты там видишь? Хотелось бы увидеть там, в отражении в воде кого-нибудь симпатичного и сильного, полного сил молодого волка, но нет, не судьба. Вернее, да, ты видишь там молодого волка, но он отнюдь не красив и ничем не примечателен.
Это волк-полукровка, помесь настоящего аристократа с голубой кровью и простой, бродячей псиной, которая никогда не славилась утонченностью и особой, изысканной красотой породистых собак - просто белая, худощавая дворняга на непропорционально длинных, сухих лапах. И ты являешься плодом этого странного союза короля и крестьянки, и на твоей внешности это отразилось не так хорошо, как можно было ожидать, но что-то особенное в тебе есть, определенно, но это нечто неуловимое, что не заметишь с первого взгляда на твою худую и угловатую фигуру, возвышающуюся высоко над землей, но при этом словно «стелющейся» по ней мягкой тенью от осенней листвы.
Ты ничем не отличаешься от остальных волков, но окрас твой, который помогает тебе сливаться с окружением, запоминается - парадокс. Чисто белая шерсть, льнувшая к впалый бокам, редкий волос, плохой, рыхлый подшерсток. Темная гривка до холки, взъерошенная, черными иглами колющая воздух. Глаза жирно обведены черным, слово тушь потекла; глаза выделяются сквозь мрак прозрачными небесными отрывками, частицами. Они слишком прозрачны, что можно подумать, будто ты и совсем слеп, маленький мой Ано. Они, глаза, вовсе не похожи на два ярких огонька, скорее напоминают две старинные медные монеты, покрывшееся ржавчиной и грязью от времени прошедших веков. Правый глаз твой заплыл, покрыт мутной пленкой из-за травмы. Ты им плохо видишь, но тебя это вовсе не тяготит, тебе незачем смотреть на жесткой внешний мир, когда есть свой, где не нужно зрение.
Морда у тебя узкая, с впалыми щеками, и вообще ты напоминаешь скелет, обтянутый кожей - это выглядит ужасно противно, редко находятся ценители такой анорексии. Но надо признать, что есть, и ты идеально подошел бы им как образец их предпочтений. В твои четыре года фигура у тебя до сих пор юношеская, немного нескладная, со слишком длинными лапами и длинной, тонкой шеей, как у только вылупившегося птенца. Даже пальцы на лапах у тебя длинные, заканчиваются тупыми, черными коготками. Природа не наделила тебя силой, ты с самого своего рождения был болезненным и слабым. Смотря на тебя, возникает ассоциация с хронической, медленно пожирающей свою жертву болезнь, которая высасывает все соки и силы из «пациента».
Но ты совсем не такой. Ты слишком мягкий и слабый для этой жизни.
Мое фарфоровое сердечко.

• Биография
— Родился ты в полумраке трущоб, там, где вязко и мерзко, из минуты в минуту, которые длятся по часу, течет мелкая, нищая жизнь. Мусор дышал парами влагой, которой был пропитан воздух и легкие всех, кто тут был рожден и жил. Тут нет огня, нет привычного тепла, есть только или мертвенный холод, или невыносимая жара, пахнущая пеплом и раскаленным асфальтом.
Ты плод связи аристократа и крестьянки, в твоем тщедушном теле смешалась голубая, чистая и гнилая кровь, которая свернулась в венах и артериях. Ты - копия своей бродяги - матери слабой уличной собаки, прожившей тяжелую, жестокую жизнь и в памяти которой судьба выжгла слова: «страх, ненависть, неверье». Она, подобная дрожащей, невесомой тени на своих худых, длинных лапах. Когда ты прижимался к её брюху в надежде получить немного тепла, чтобы хоть на мир абстрагироваться от жестокой реальности, ты чувствовал лишь твердость её костей, которые выпирали через тонкую кожу. И её свалявшейся мех так же не мог согреть тебя, и ты должен был дарить тепло себе сам, но ты не умеешь и постепенно замерзал, покрываясь льдом поверхностного безразличия.
Вкус крови, соль, сахар, отвращение, конвульсии, бег.
Ты рос, не выходя из состояния вечной болезни, видимо, поразившей твое фарфоровое тельце ещё в младенчестве, и стал буквально копией своей уставшей от жизни матери, только обтянутой шкурой волка. Этакая такая дорогая оболочка, натянутая на последнюю дешевку. Возникает ассоциация с придорожной блудницей, на плечах которой покоятся искусственные, но роскошно выглядящие меха, на лице которой - толстый слой яркого макияжа, который служит ей маской. А внутри - тоска, горечь и полное отчаяние, утопающее в черной бездне пустоты.
Твой прозрачный правый глаз ещё в детстве покрылся противной, мутной пленкой, как у мертвой курицы или у заядлого пьяницы, и ты стал хуже видеть этот мир - и в прямом, и в переносном смысле. Тяжело было выживать, да и окружающие оставляли шрамы, так и внутренние, и внешние. Ты не замечал красок и чудес своего рафинированного, но до жути пустого мирка, в котором тебе было суждено расти и догорать, падая пеплом на раскаленный асфальт. Ты абстрагировался, и, наверное, сделал правильно, но лишь отчасти, так как ты был закрыт для тех познаний, которые тебе нужны были чтобы выжить, но тебе было плевать, и твоей замученной матери было тоже не особо важно, что будет с тобой в будущем. У неё таких, как ты, было так много, что есть просто на-пле-вать. На всех вас, дорогие мои, и на тебя, безымянный мальчик мой.
И ты покинул нагретое место из-под крыла матери, которая вновь ушла в загул. Но тебе выло плевать. Ты хоть и родился и жил рядом с братьями - ты не знал ни одного лица и имени. Для тебя их не существовало.
Для тебя существовал лишь твой эфирный мир, тонкий, полных странных чувств и темноты, с которой ты сроднился с детства - она поселилась в глубинах твоей ржавой души.
Ты вырвался из своего ботанического сада, где каждый признавал себя просто растением, и лишь делили всех на благородных и гнилых, «сорняков», так сказать. Ты смотрел на все, что тебя окружало, через бесцветные очки и видел серые тона и серые тени, в которых тлела едва искра, заставляющая идти и питаться, размножаться, спать. Но тебе все это было чуждо и противно до дрожи - всего этого в твоей душе было так много, что тебя тошнило от этого, и ты ушел, посвятив себя своим чувствам и вдохновению, возникающее из странный вещей, асоциальных, безумных и просто никому не заметных.
Ты шел. Кусок твоей никчемной жизни прошел в пути, и ты не останавливался ни на миг, получая безграничной удовольствие от самого ощущения пути, от ветра, дующего сильным потоком тебе навстречу, заставляя слезиться твои и без того печальные глаза. Ты чувствовал дорогу всем своим телом, предаваясь мимолетным эмоциям пути; ты пробегал короткие дистанции, полный страсти, и потом на мгновения умирал от жуткой нехватки воздуха и получал от этого наслаждение - ты умирал от полета, пусть и земного. Ты понимал, что никогда не сможешь взлететь, и бежал, пока силы не покидали тебя, заставляя падать на землю безжизненным трупом.
Скрипка, арфа, лезвие, рана, кровь, полет, эйфория.
А потом непонятная сила, чувство, которое возымело власть над твоим хрупким, как осенний сухой лист, телом, скинуло тебя с обрыва, а страх парализовал тебя, не дав спасти свою шкуру от острых камней, распарывающих её. Ты упал, ударившись об землю головой, и ты прекратил что-либо помнить о своем прошлом. Только путь, бесконечный путь, которым ты мог любоваться и дарить свою пустую жизнь. Ты потерял память, но не потерял себя, ты остался таким же, только безымянным и не имеющим возраста, словно заспиртованное земноводное, которое существует в своем вакууме.
Ты встал, абсолютно ничего не помня и забыв все, что ты успел запомнить за время, которое было за этой чертой. Раны жгли твое тело во всех сторон, лишая тебя последних сил. Новая дорога встречала тебя, распахнув руки, чтобы ты, улыбнувшись и забывшись, словно малолетний ребенок, упал в её объятия.
А потом, спустя некоторое время, безвозвратно канувшее в Лету, ты встретил его - рыжего огонька, который сразу привлек твое внимание. Его черные глаза быстро пробежались по твоей хрупкой фигуре, на которой повсюду зияли раны, обтянутые тонким слоем запекшейся крови. Твой облик был ужасен, но этот волк - ты ушел в леса, где пытался привыкнуть к новой жизни - подошел к тебе, и от этого желудок сдавило нервным спазмом - ты это помнишь, будто все это было лишь вчера. Ты уверен, что никогда не сможешь этого забыть, и, скорее всего, ты прав. Ты предстал перед ним наивной, фарфоровой, безумной нимфеткой, окруженной мертвенной аурой тишины, которую время от времени разбивали его слова, обращенные к тебе. Ты сидел, отвернувшись, сжавшись, не поворачивая головы в его сторону, чтобы случайно не столкнуться с его маслянистым взглядом, в котором горел мерзкий, но притягательный огонек. Ты признавал его странную, омерзительную красоту, которую ты наблюдал с самого детства, и это тебя, наверное, зацепило в нем. Очень.
Поначалу ты избегал с ним контактов, но вы продолжали существовать рядом друг с другом, а рыжий волк, который и нарек тебя Альтером и Ано, когда ты не смог назвать своего имени; помогал прийти тебе в нормальное состояние. И ты постепенно привык к нему, и уже не опасался его долгих, странных взглядов в свою сторону - просто привык, и уже открыто, не опасаясь непонимания, ловил мелкие детали, наслаждаясь дрожью в твоем теле, которая возникала из-за любого прикосновения, пусть даже и нечаянного.
Он ходил, он волочил тебя в свою собственную жизнь, он делился с тобой своими непонятными переживаниями, и что-то говорил, долго, взатяг - и ты слушал, склонив голову. Тебя учили быть другим, учили мести всему живому. Он был жесток, этот волк, агрессивен, он был предателем - только после ты это узнал. И, конечно, он знал, что ты полукровка, но прильнут к тебе и запустил корни в твое тело, превратился в растение. Конечно, тиран, он забивал тебя в землю, но не отпускал. Ты слуга, ты раб, ты урод. Он говорил, что нежить нужно убивать, но ты лишь издали вглядывался в их отражения и образы, запоминая очертания незнакомых, но живых еще трупов. Он - огонь. Ты всегда был только пеплом, прахом.
Ты не осознавал запретность своих желаний и жил мгновениями под широким крылом рыжего волка, который казался в твоих глазах чуть ли не божеством. Ты привязался к нему и был благодарен, хоть и не показывал этого публично. Ты следовал за ним дрожащей тенью, и приходил, стоило ему только прошептать твое новое имя, которое тебе безгранично нравилось. А-альтер - ты прошептал это имя, сидя напротив него, и наконец, за долгое время твоего ледяного молчания, на твоей узкой морде растянулась улыбка, чистая и светлая улыбка, сочетающая в себе и радость и боль, и сожаление и тепло. А он, тот, кто был для тебя богом, ценил тебя, оберегал, словно щенка, и смеялся над тобой, насмехаясь над твоей хрупкостью и беззащитностью, а ты лишь слабо улыбался на его слова.
Он стал для тебя богом, этот тиран. В кристалле заточил свою душонку и оставил между твоих костей.
А после это существо постигла низкая смерть, недостойная богов. Он умер, чтобы воскреснуть, став тем, кого так ненавидел при жизни еще. Он вскинул морду, пристально смотрел, долго, вопреки, чтобы с диким воплем ринуться прочь.
И ты был на краю, ты был в отчаянии и не отходил от безжизненного тела волка, пока он не стал живым мертвецом, и тебя не пугала масса крови на холодном, таком родном асфальте. Это была осень, когда шли бесконечные дожди и небо было затянуто серой поволокой, наиболее точно отражая твое внутренне состояние. Тебя колотило, словно в конвульсиях, и ты задыхался, отчетливо понимая, что его конец пришел. Не было такого, что «не верил, что он умер». Да, ты понимал это, в этом эпизоде твоей никчемной жизни не было ничего романтичного и киношного. Да, ты убивался, но, согласитесь, это реальность, да и ты слишком слаб, чтобы спокойно пережить это.
Это событие нанесло тебе болезненную душевную тра-а-авму, и из-за этого ты ещё более отчужденней и асоциальный, чем раньше. Ты не веришь, что гармония вечна, и ты искренне считаешь, что все, что «было дорого, будет выброшено на помойку».
Ты ринулся дальше. Сбил лапы, их сводило судорогой. Обезумел, вычеркнул себя, перемазал черным. Хотелось хоть куда-нибудь примкнуть, и словно нечаянно, в спешке, приняли тебя в Ядовитый Туман - такая местная стая. Впрочем, тебя не интересовала ни их политика, ни положение, ничего совершенно. Пустота сожрала тебя, и в груди твоей пробила жизнь невидную никому черную дыру, отдающую болью и поглощающую тебя самого, словно болезнь, которой ты с детства болен.
Просто потерял свою религию, потерял свою хлипкую веру.
Ты не привык возражать, но все время, несмотря на покорность, идешь против системы, нарушая все табу и запреты этого серого общества, такого же серого, как твоя хлипкая душонка.
Ано.