Вам когда-нибудь казалось, что время безнадежно? Не было в этом мире ни единой ипостаси, что мчалась вперед, не задумываясь ни о чем на свете, оставляя все самое главное позади. И ты боишься не успеть, не успеть все закончить, все сотворить, совершить; безумный в своем желании вечной жизни, вечной молодости, и страшный - в смерти...
Снег. Чистый и прекрасный снег. Не известно почему, но он любил его. Вот и сейчас, выйдя из своего убежища, где он лежал, тесно прижавшись к черной шерсти Кольята, и встряхнувшись, Сектант неспешно отправился в путь. Торопиться было некуда - молитва не могла ждать, но сегодня время не поспевало за ним, встал слишком рано, когда солнечный свет еще не пробивался сквозь туманные облака, свидетельствующие о начале теплого и прекрасного дня. Сегодня логово обоих отшельников было близко от места молебны, поэтому щербатый волк не торопился. Он знал, что своими действиями не выказывает неуважение Прародительницам - время понятие точное.
Глаза цвета океана впились в горизонт; язык самопроизвольно высунулся из пасти, которая, в свою очередь, широко распахнулась. Громкое шмыганье носом и вздох полной грудью - уходящая зима была прекрасна. И ему было жаль расставаться с ней, он обожал всю ее суть, ибо сам принадлежал к тем созданиям, которые шли за зимним ветром. Бросив взгляд на пещерку, едва заметную под последним снегом, Сектант мягко улыбнулся - сын всегда вставал позже, его молитва совершалась уже не на постаменте, но отец не мог ругать его за это - Богини никогда не одобряли насильственное вероисповедание, беломордого радовало уже то, что Кольят любил и верил Богиням. Авось, когда-нибудь ему предоставится возможность лично познакомиться с покровительницей собственного отца, Амонкирой. В своих мечтах фанатик и не заметил, как пробежал уже несколько километров. Бег для него был жизнью, он обожал его. Вообще, сегодняшний день начинался приятно - практически сразу волк почуял запах шального зайца, который был то ли глуп, то ли неопытен, потому что не успел сообразить откуда был нанесен удар.
Быстрый прыжок. Прижатие к земле. Укус в шею. Убийство быстрое и чистое, как то любят Богини. Они ждут жертвы от него, наплевать, что сам волк за эту лютую зиму очень сильно исхудал; наплевать, что большая часть их скромного улова достается Кольяту; наплевать, что олени в этом сезоне не перешли дикий лед... Сектант не отчаивался - он дотянет до весны, а там уж и с пищей они смогут восстановить форму. С приходом весны его способности могут понадобиться стаям - все вожаки знают, где можно найти наемника, он никогда не скрывал этого. В их политике не обойдется без необходимости быстрого убийства. Будут заказы - будет пища...
Запах крови... Запах страха... Людской запах... Беломордый с особой осторожностью пересекал этот участок своего паломнического пути - людские поселения опасны, люди - создания непредсказуемые, и убийство человека может привести к опасным последствиям. Но запах был не собачий. Другой. Белоснежный волк приостановился и поднял голову к небу, приоткрыв пасть и подняв язык к нёбу, Сектант отчетливо почуял приятный дикий аромат. Так могло пахнуть только одно существо. Волк. Самка

Запах слишком резкий для волчицы, с примесью стали, примесью человеческих рук. Но он так тесно сплетается с образом истинного гордого зверя, что беломордый теряется в загадках. Глаза цвета океана впиваются в ее, да уж, судьба не пощадила эту   самку. Она была даже худее, чем он, шерсть местами выдранная, местами всклокочена, где-то были плеши. Все говорило о том, что у волчицы судьба была тяжела. Его глаза стали холоднее, когда он увидел болтающуюся на шее рваную цепь - пленница, шавка двуногих. Сектант настороженно повел ушами, с высоты своего роста поглядывая на худую самку. Не было в его взгляде превосходства, не было и жалости - у каждого свой путь, жалость убивает.
Она молодец. Безусловно, молодец, потому что смогла сбежать - на все это воля Богинь; еще она храбра: прекрасно понимая, что он сильнее ее, она требует его пищу. Челюсти только сильнее сжали зайца, он не имел права делиться с волчицей едой Богинь. Только их зубы могут вспороть шкуру священного зайца. Поэтому мотнув лобастой головой, Сектант отвернулся, давая понять - волчица не получит эту дичь.
Он уже опаздывал. Не привлеки его запах крови и слабости, он уже очутился бы в священном лесу, уже сидел бы на постаменте, возложив жертву на алтарь и молился. Но сейчас Богини отчего-то решили его свести с этой серой, светлошерстной самкой. Сектант не чувствовал жалости, но невольно ощущал прилив уважения - слабая, она храбро потребовала его дичь, более того - что-то в ней было такое... волевое что ли?
Медленно волк попятился назад, он не должен был быть здесь. Нужно уходить. Это не его дело. Не его проблема. Отвернувшись от самки, нисколько не заботясь о том, что ее усталые мышцы сжались для прыжка, щербатый потрусил прочь. Он не успел сделать и двух шагов, как лютый ветер налетел на него и впился в загривок, с силой дернул за шерсть, заставив поморщиться от боли. Глаза цвета океана вернулись на слабую волчицу. То был знак. Нужно было вернуться. Белый осторожно приблизился к самке, обойдя с боку и подставил плечо, не выпуская зайца из пасти, он проговорил:
- Идем со мной, я дам тебе пищу и кров, но этот заяц останется нетронутым, - говоря все это, Сектант смотрел как бы сквозь человеческую пленницу, не заостряя на ней особого внимания. Хотя, его память навсегда оставила в голове след о болтающейся звякающей цепи, об усталом вздохе и впавших боках. Волк постарался отвернуть от самки свою уродливую правую щеку, потому что это было уродство, с которым он так и не мог смириться, - верь мне, - тихим слегка урчащим голосом произнес он, - ты не пропадешь, Богини глядят на тебя.
Он и сам не знал, почему говорил все это, обычно он не отличался разговорчивостью, но знак был слишком очевиден. Его не пугал ни оскал самки, ни звук человеческого рабства. Да и помогать он до этого не собирался... Но сейчас..

- Нет имени, - тихо проговорил он, заглядывая в глаза серой самки, - хотя для удобства зовут Сектантом. Ты тоже можешь, - уголки губ его слегка поползли вверх, едва заметно дернувшись, пытаясь сотворить хоть какое-то подобие улыбки. Получилось из ряда вон плохо, но его это не волновало - Милк, как назвалась волчица, двигалась вровень с ним, в свою очередь белый едва заметно замедлял шаг, чтобы самке было хоть немного легче идти. Он уже понял одно - она упряма, упряма до безумия, горда. В ней было что-то королевское, такое Сектант видел раньше - во взгляде своего собственного вожака, Великого Сандро. Но... Разве может этот комок спутанной грязной и местами потрепанной шерсти быть кем-то важным в волчьей иерархии?
Сектант не задавался этим вопросом, оставив все в лапах Богинь. Он знал, что волчица пьет кровь, стекающую из разорванного горла зайца, что эта жидкость восполняет ее силы, нужно было торопиться - накормить Богинь, накормить Милк, найти Кольята. А потом, если получится, поесть самому. Голубые глаза в вое ветра не давали фанатику покоя - Амонкира шла впереди, видимая только им, ведущая его. Что-то в этой самой Милк до ужаса напоминало великую Богиню Охоты, и то и дело глаза цвета океана возвращались к ней. Взгляд, брошенный издалека, как бы не на саму волчицу, оценивал ее. Для рабыни людей эта волчица была слишком крепка, для цепной шавки - слишком упряма и нагла, для одиночки - легко приняла помощь. Значит, сделал вывод белоснежный, ей не привыкать к обществу. Возможно, стайная. В таком случае, он отправится ко всем стаям, которые знает, чтобы вернуть ее домой.
Шаг за шагом они поднимались все выше, щербатый не торопился, хотя солнце тревожно быстро поднималось: он опаздывал, но с ним была Амонкира, она сама позволила ему опоздать. Вот показался вдали большой каменный постамент. Он выделялся на зеленой поляне, как будто был помещен тут не матушкой-природой, а какими-то другими силами. Сектант наконец-таки отодвинулся от волчицы, подойдя к ней - склонил голову и осторожно взял свисающего с пасти зайца. Они добрались. Сегодня молиться уже было неверно, но жертвоприношение было обязательным.
- Подожди здесь, - мягко, но властно произнес белоснежный. С этими словами он двинулся к огромному камню, практически не сжимая челюстей, чтобы не повредить зайца. Он возложил потрепанную тушку к небольшому каменному наросту - "алтарю", стараясь не наступить на священный камень, он сел, склонив лобастую голову, прикрыв глаза, отрешившись от всего мира, забыв и о измученной серой самке, Сектант тихо произнес:
- Владычица Смерти, Мастерица Охоты, Мать Всея Жизни, вам я дарую этого зайца, дабы утолить ваш бессмертный голод. Потчуйте и тех, кто ушел за Море, замолвите словечко за ныне живущих, - с этими словами волк припал к земле и коснулся носом камня, совсем чуть-чуть.
Вскочив на лапы, он обернулся, чтобы проследить за волчицей и кивнул в сторону большого кедра. Подойдя к ней вновь, Сектант подставил плечо, позволяя опереться самке. Его не волновало ее мнение - она стала свидетельницей таинства фанатика, навряд ли оно ее заинтересует. Сектанту не привыкать - сталкиваться с невежеством смертных. Может, именно поэтому стражи Калахиры, тех, кого смертные зовут "нежитью", и пришли в этот мир?
- Под корнями кедра ты найдешь мой схрон, - произнес щербатый, бросив взгляд на самку, - выбирай все, что захочешь, благо Неделя  Охоты выдалась удачной, слава Амонкире, - с этими словами он покинул ее, вернувшись к постаменту и лег, ожидая того момента, когда серая худая самка наестся, чтобы продолжить путь.

Небо? Голубое и прекрасное небо... Он задумчиво повел ушами, привыкая к новому имени, коим был назван этой серебристой волчицей. Она за столь недавнее знакомство умудрилась дать ему красивое и благородное имя, в отличие от тех, кто знал его гораздо дольше. Что ж, пусть будет Небо. Он не возражал. Даже для сына он был Сектантом, что уж говорить о других?
Волчица ела, а щербатый спокойно наблюдал за ней, видел он и то, как утомлена она была. А потом Милк заговорила, и тут же белоснежный навострил уши, жадно вслушиваясь в поток ее слов. Она говорила о Богинях. Сомнений не было. Пусть в ее словах не было того подобострастия которое было в речах Кольята и Сектанта - это было неважно. Она говорила о Них. Более того, так правильно подбирая слова и формы обращенной Амонкиры, это очень заинтересовало его. Однако, похоже Милк видела во всем этом только сон, он не мог знать, да и спрашивать, быть слишком навязчивым тоже не хотел.
Наконец, волчица наелась. Ее было не узнать: худой живот, который, казалось, прилип к позвоночнику, растянулся и стал похожим на брюхо беременной. Сектант невольно усмехнулся, но глаза тут же вновь стали непроницаемыми. Ему не нужна была плата - Богини сами привели Милк сюда. Он не брал платы с тех, кто был угоден Амонкире, именно поэтому Сектант решительно покачал головой, прерывая ее поток слов об "уплате долга".
Серая сладко зевнула и свернулась калачиком. Сектант улыбнулся ей - в этом месте она в безопасности. Никто не отважится напасть на святилище Богов. Именно поэтому, не говоря ни слова, матерый волк бесшумно поднялся и скрылся в лесу. Он шел быстро - нужно было накормить Кольята, а потом вернуться на вахту. Второй его схрон не был настолько богатым, как тот, что достался Милк, но и этого вполне хватило бы для того, чтоб прокормить волчонка. Обратный путь оказался намного более коротким.
Черный волк-переярок в восторге завилял хвостом, когда увидел отца. Его алые глаза сверкали от счастья. Он подскочил к Сектанту и осторожно ткнулся носом в нос белоснежного. Взяв фазана из пасти фанатика, Кольят устроился неподалеку и принялся жадно поедать дичь. Сектант же устроился на большом валуне, развалившись во весь свой рост, отмеченный волк с улыбкой на морде наблюдал за юным ассасином - что и говорить, Сектант был горд. Он до безумия обожал черного волчонка, вложив в его воспитание все, что только мог. Не бросив его. Вот Кольят съел половину фазана и подошел к отцу, осторожно протянув пол-тушки, он возложил ее у ног белоснежного. Сектант сурово посмотрел на сына: он всегда отдавал ему всю пищу, и Кольят все съедал, и белый никогда не принимал дар черного - ибо он хотел, чтобы алоглазый выжил, несмотря ни на что. И Кольят прекрасно знал об этом. Но почему же сын дарует ему дичь сейчас?
Вместо ответа, черный юркнул в пещеру и вернулся с не крупным кроликом в зубах. Подойдя к отцу, он положил добычу и внимательно посмотрел на Сектанта. Медленно шерсть на загривке белоснежного приподнялась дыбом - Кольят не имел права покидать эту территорию. Но он ослушался. Сын прижал уши к голове, но выдержал взгляд щербатого волка. Он ясно дал понять - он взрослый. Вздохнув, белоснежный лизнул черного в щеку и принялся за угощение. В душе же Сектант заволновался - как только Кольят перестанет нуждаться в нем, он может уйти...
Солнце стремительно пыталось спрятаться за горизонтом, Сектант проснулся незадолго до вечерней молитвы. Позвав сына, они вместе отправились обратно к алтарю. Там все еще была Милк. Кольят с удивлением смотрел на дремлющую волчицу, в то время как Сектант возложил на постамент новую жертву. Кольят уселся рядом с ним, ожидая, когда самка проснется.