Начинался еще один мрачный, скучный и обыкновенный день, коими полнилась моя дорога из Кленового Листа в неизвестность. Путь опять не обещал ничего необычного, от пения птиц уже тошнило, хотелось добраться до них и пересчитать перья, всем до единой. Оторвать клювики и нанизать на ветки. Вообщем сделать все что угодно лишь бы заткнулись. Если им хорошо и весело, это не значит, что всем хорошо и весело, верно? Я уже полюбила свою тоску, холила ее и лелеяла. И не хотела, что бы какие-то тонкокостные летуньи ее убивали. Впрочем, под моими заботами, она выросла до невероятных размеров. Я не видела ничего хорошего вокруг, и не собиралась этого видеть. Меня редко кто жалел, и я, в долгом пути открыла для себя наркотик - жалость к самой себе. Этим казалось можно упиваться вечно. Она скрашивала мое одиночество вечными лестными речами о том, какая я на самом деле хорошая и просто меня никто не ценит. Какой-то части подсознания от этого становилось противно, но большая часть разума требовала таких слов. Однако часть первая не собиралась сдаваться, произошел какой-то раскол в мозгах, из которого явилось ДуэЯ. Нет, сначала это просто был слабый намек на раздвоение личности. Но оно тоже было нужно. За всю дорогу я не встретила ни одного волка, трепаться приходилось только с собой. И вот, настал момент, когда тому, второму голосу, который терпеливо проводил мою реабилитацию, и высмеивал любую попытку снова потянуться к саможалости, стало нужно имя. Я сложила его из двух слов - дуэт и я. Вот и "познакомились". Но бывали такие дни, когда даже ДуэЯ не смело мешать мне.
Может люди и делают что-то ради удовольствия, но лично я жалела себя лишь за тем, чтобы выжить и сохранить здравый разум. Среди одиночества, полного отсутствия каких либо эмоции, со стороны других сородичей, потому что их рядом нет, я должна была помнить хоть какое-то чувство. Ненависть - это да. Но ненавидеть себя - значит медленно скатываться в большую черную яму, под названием безумие. Нужно было что-то положительное. К состоянию вечной эйфории я как-то не привыкла, а вот жалость...
Я тряхнула головой, как будто отзываясь на жалобные и сильные импульсы мозга. Они говорили о том, что пора отыскать хоть что-нибудь съедобное. Вот только что? Черт, а я ведь даже не заметила, что почти дошла до какого-то леса. Вот и отлично, там по-любому можно будет что-нибудь поймать. Я никогда не понимала молодых волков, которые только зашли, и тут бац им! Еда на колесиках. Даже заяц и тот не дурак, на поимку этого небольшого зверька, у меня иногда уходил целый день. День пряток за поваленными стволами, отыскивания запутанных следов, и бега. Долгого, выматывающего все силы бега. Поэтому я старалась начинать искать добычу еще до того, как проголодаюсь. Но теперь момент был упущен. Да если еще и пойдет, собирающийся навестить нас дождичек. Я вздохнула, и окунулась в прохладную лесную тень. Звук щелчка тут же заставил меня выпрыгнуть обратно. В воздухе запахло кровью, я облизнулась и вновь, но уже ползком направилась вперед. В какой-то странной штуке висел пронзенный насквозь заяц. Запах крови манил меня вперед, но еще два запаха, которые я не смогла разобрать, заставляли оставаться на месте. Я чуть не завизжала от досады и близости добычи. На землю и траву падала кровь, я как зачарованная следила за движением красных капель. Огромные зубы пронзили бедолагу насквозь, но тогда мне было невдомек, что эта штука нацелена на куда большую добычу, чем грызуны. Передо мной было мясо, и я осторожно, ползком, почти лежа приблизилась. Ничего странного, кроме двух незнакомых запахов не было. Я потянула зверька, аккуратно сомкнув челюсти на его голове. Но стальные зубы сдаваться не собирались. Тогда я, с неким разочарованием, отгрызла голову зайца, и пришлось довольствоваться только ей. Из ближайших кустов я наблюдала за остатками добычи железных зубов. Он не ел ее, и не оскалился на меня, когда я урвала кусок. Тога я принялась ходить вокруг, затем вцепилась в хребет зайки, и оставив большую часть внутренностей на зубах, направилась куда нибудь в укромное место, дабы подкрепить силы, так легко доставшейся добычей.

Укромное место нашлось довольно быстро, и я с наслаждением принялась допотрашивать то, что осталось от зайца. Жаль, конечно, что мне не достанутся самые вкусные кусочки, их стальные зубы оставили себе. Но они тоже имели на это право, ведь, в конце концов, именно они поймали добычу.  В голову закралась, однако, дерзкая мысль, потом, когда разберусь с этой частью тушки, схожу и заберу остальное. Хотя и было немного страшно, на пару секунд, нет, хотя всего лишь на секунду мне показалось, что два странных запаха усилились. Это заставило челюсти работать быстрее. Кости зайца захрустели в моих зубах. Я не собиралась оповещать весь лес о трапезе, но по-другому есть было нельзя. Ободрать мясо представлялось невозможным - стальные зубы раздробили кости, и те перемешались с мякотью. Поэтому я старалась, есть как можно быстрее, заглатывая огромные куски, и давясь остатками скелета. Мое время еще не пришло, я это чувствовала. Трехлетняя волчица, будь она обучена хоть самим Терминатором, всех на своем пути рвать не сможет. Поэтому появись тут одиночка, или не дай Великая, парочка стайных, мне пришлось бы уступить добычу. И возможно получить пару ран на память и науку. Стайный волк, раненный вдали от своей семьи - не жилец на этом свете. Жаль, что такие мысли наставники нам в головы не внушали. Наоборот, нас  учили, что каждый из Кленового Листа непобедим. Однако во время дороги, я убедилась, что это далеко не так. Из недавних убеждений - царапина на морде, и рассеченная губа, в которую сейчас попал осколок кости, и она вновь начала кровоточить. Есть быстро я уже не могла, приходилось постоянно передыхать, и я уже смирилась с мыслью о том, что завтрак достанется мне не полностью. Просто так, по закону подлости. И чем больше мне удавалось съесть, тем больше я удивлялась своей удаче, и тем больше боялась, что вот сейчас-то... Не доесть самую малость теперь, казалось бы, будет страшно обидно. А потому я проворонила миг, когда нужно было удирать. Проворонила визг и еще один щелчок. Визг показался мне знакомым, и  я хотела прийти на помощь волку, но ДуэЯ, почему-то стало настоятельно просить меня о бегстве. И все же, из какого-то детского упрямства, я решила прикончить завтрак до конца. Возле территорий нашей стаи не было людей, некому было о них рассказывать, и все же усиливающийся запах заставил меня насторожиться. Они еще далеко, - думала я, судорожно перемалывая добычу - я успею...
- Что встали трусливые шавки, поджав хвосты? - голос был грубый, и не очень-то похожий на волчий, я еле разобрала слова. - Вперед! - почему-то это мне не понравилось, нужно было уходить, я с сожалением смотрела на четверть тушки. Затем, принялась быстро раскидывать лапами сухую землю, дабы закопать остатки еды. Четверть - это неплохо. На вечер хватит. Острый запах, ни чем мне уже не напоминающий волчий приближался, а для меня, идиотки, самым важным было захоронить зайчатину. И вот, прямо на меня вывернула странная собака, неестественно изогнутая, с пожалуй, что даже более мягкой шерстью, чем моя. Она тут же рванула меня за плечо, и, отскочив, залилась пронзительным лаем. Я изумленно взирала на эту картину, затем почувствовала еще укус. Меня? Кусать? Я оскалилась. К сожалению, не учили нас вовремя пихать самолюбие в одно место. Да и зверь не показался мне страшным. Я осторожно, как будто пробуя ее на вкус, прикусила белую шкуру. Тут  же, под нежной кожей налился огромный синяк, а сама обладательница ее, залилась тонким воем, и вступила уже в нешуточную драку. Но горло ее находилась намного выше моего, и я, извернувшись, повисла на нем. Обмякло это странное существо почти сразу. Еще пару раз дернуло лапами, и затихло. Но мне показалось, что надо мной сгустились тучи. Радоваться победе – чувствовала я – еще не время. Нужно было уносить ноги, ибо близилось еще что-то более страшное. Судя по визгам, такой зверь был не один, а если еще упомянуть, грубый голос, то был там и помощнее враг. В том, что это враги, я теперь не сомневалась. Пару раз, проведя языком по плечу, я рванула вперед, оставив преследователям мертвого зверя, да остатки перемешанного с землей зайца, которому явно не повезло в этой жизни. Что-то противилось моему бегству. Гордость – это как само собой разумеющееся, но еще какая-то сила. С одной стороны, я бы, наверное, подбежала к этим существам, вильнула хвостом, пригласила играть. А с другой, я чувствовала, что те, кому принадлежит второй запах, этого бы не одобрили. Уносить ноги, надо было не от  зверей, а от них. Я, правда, не понимала, как могут быть связаны эти два запаха, но позднее до меня дошло, что эти два разных существа в одной стае. И, похоже, та кого я порвала только что, не на главном месте. Законы иерархии я усекла давно: подчиняйся, или скушают. Горе было тем, в нашей стае, кто в недолгие мирные времена заводил дружбу с волками из стай других. Во время следующей войны приходилось либо убивать их, либо идти на смерть самим. И это друзья! А тем существам я никем не приходилась, и вряд ли они захотят  умереть за незнакомую волчицу.
Нужно было путать следы. В своем лесу я сделала бы это с легкостью, но лес был не моим. Оставалось только надеяться на то, что эти звери тоже впервые в лесу, и  на инстинкты. Инстинкты говорили, что нужно найти воду, что скоро пойдет дождь, и надо как-то перетянуть до него. Что нужно петлять, но не поворачивать назад, дабы мне не пошли наперерез. Многоголосный лай, среди которого пробивался грубый голос, ворвался в лес,  распугал предгрозовую тишину. Инстинкты сбились, запутались, и я помчалась вперед, уже не разбирая дороги. Понимая, в глубине души, что не успею укрыться до того времени, как дождь смоет следы, и ругая себя на все корки за изначальную глупость.

Я пыталась унести отсюда рыжие лапы, как можно быстрее, но они не собирались четко, и правильно выполнять команды ошалевшего от испуга мозга, заплетались, и подкашивались. Вот уж не подумала бы, что я такое хрупкое существо, абсолютно чуждое выносливости. Да и притом меня подкашивала какая-то неуверенность. Я чувствовала, что перевес сил не на моей стороне. Я видела немало битв, где все решалось именно количеством, а не умением, да что там немало - почти все решались так. Чем больше волков, тем больше шансов. Да, малочисленный противник мог умело сопротивляться, но его все равно сминали массой, вспарывали клыками. Да, и был еще один немаловажный факт: зачем мне удирать? Для кого уносить свои лапы? Теперь я могла не опасаться того, что мое тело найдут волки из Кленового Листа, начнут ухмыляться, а потом сложат страшную сказку о том, что бывает с теми, кто идет против стаи, и гуляет в одиночестве. Для этого, я уже слишком далеко ушла. А следовательно можно принять неравный бой, и погибнуть, как героине. Только зачем? От этого никому легче не станет. Как стайный волк, я привыкла приносить пользу обществу. Вот если бы тут были другие волки, я бы может и героически защитила их, отдав свою шкуру. А потом, наконец-то все бы поняли, какая я все-таки хорошая. Черт - ругнулось ДуэЯ - ты опять за старое? А что плохого? Что плохого мечтать о том, что когда-нибудь, пусть даже это будет последняя минута твоей жизни, ты будешь хоть кому-то нужна? Тем более, если этим мечтам все равно не суждено будет сбыться. ДуэЯ презрительно скривило в ухмылке губы. - Вот как возьмутся за тебя со всех сторон, так и узнаешь, что такое умирать. Вот только поздно будет потом. От правильности его слов мутило, да, он иногда говорил умные вещи и давал хорошие советы, но чаще всего он начинал разговаривать как моя мать. Та тоже была правильной, до тошноты, никогда не давала мне повитать в облаках, и считала своим долгом вернуть меня на грешную землю, чтобы "девочка узнала, что жизнь - это не рай". Спасибо ей конечно, я и так это знала. Знала, слушая шепотки за спиной и чувствуя в ней нервную дрожь. Знала, когда умирал отец, ничего не видя вокруг себя. И уж конечно, не могла не понять всей сущности жизни, когда Ниа с другим волком ушла в другую стаю. Учили жизни и Советники, готовые за власть перегрызть глотки друг другу. Но зачем мне, тогда еще совсем маленькой волчице, нужно было это знать? Может не думай я об этом, не пришлось бы усваивать закон, что лучшая защита - нападение. Может не знай я этого, не пришлось бы заставлять узнавать об этом других, осыпая их колкостями и обливая ядом. Может верь я, как в детстве в чудеса, все было бы по-другому, я стала бы как все волки, завела бы много друзей, и никогда, никогда не подступала бы к глотке тоска, выворачивающая все мысли, всю душу наизнанку, тоска от которой никуда не денешься. Которая хуже, чем боль от укуса, потому что ты умрешь, и перестанешь чувствовать ее. Ты тогда точно умрешь. А вот избавлением от тоски, такой тоски, может стать только самоубийство. Но тут вступает в игру тупой инстинкт самосохранения, который, изощренный садист, заставляет меня жить дальше, через силу, через вечный ком в горле, через вой на луну и на солнце, потому что нет такого времени, когда не хотелось бы выть, выть со злостью на себя, на других, и тоской, невыносимой тоской. И пока свой вой закладывает мне уши, кажется, что ты избавился от нее, но нет. Как только умолкает последний звук плача, снова она вгрызается в самое сосредоточие жизни называемое душой. От нее не убежать и не спрятаться... И жить с ней невозможно. От нее  я корчусь на земле, как от самой страшной физической боли. И приходится срывать глотку, до хрипа срывать, чтобы кричать, кричать о ней, перекрывать ее звуком своего голоса. И все же, как только выходят последние силы, она вновь тихой тенью начинает преследовать тебя. Адская мука одиночества и непонимания. И пусть говорят, что сейчас такой каждый второй. От этого ничего не изменилось, каждый второй не может найти другого каждого второго. Потому что первых, ленивых, трусливых, самодовольных их больше. Все равно больше. И вой - это не призыв. Потому что все равно не услышат. Это просто, чтобы не оглохнуть от пустоты. Когда все рядом, но никого нет. Когда никого нет вообще.
Хотела ли я? Кто спросил меня, когда учил суровой правде жизни, хотела ли я эту правду знать? Кто? За что? Что я сделала, когда родилась такого, что судьба сразу поставила на мне крест одиночества. За что? Я не понимаю, за что? Неужели там, откуда мы появляемся, можно так сильно провинится? И получить приговор на всю жизнь. Навсегда. Чужой среди своих...
Мои мысли прервали протяжные вопли. Там сзади явно что-то случилось. Но я не хотела, честно говоря останавливаться, и выяснять, в чем дело. Лапы передвигались чисто на автомате, по воздействием того самого, инстинкта. Может и стоит повиноваться лишь ему, выкинуть наконец все эмоции из головы. Потому что я не могу больше вести вечную борьбу с собой. Возможно, мое будущее и будет таким. Вечная череда серых дней. Я не загадываю, я просто уверенна в этом. Если бы мне сказали, что я могу перенестись в любой момент прошлого, я не знала бы в какой момент вернуться. Исправлять начинать неоткуда. Разве что отменить день самого моего рождения.
Раздался еще один визг, я встряхнулась. Ну и шум же от этих животных. Сама-то я скользила тенью, не издавая ни звука, зато оставляя за собой пахучий след из темно-бордовой крови. Капли падали с шерсти все чаще, и это меня беспокоило. Точнее не меня, а инстинкт, который должен был во что бы то ни стало сохранить мне жизнь, для дальнейших мучений.
Разойдись, тряпки! - все. Слишком близко. Я никуда не успею, да и не хочу этого делать. Пробежав еще пару десятков метров, я резко развернулась, и остановилась, поджидая противников. Конечно, я постараюсь увлечь за собой как можно больше врагов, меня так учили. Нам говорили, что из всех волков именно войны не достойны чувств. Что же, может быть поэтому они приносят мне такую боль? Я коснулась чего-то, для меня запретного? Хотя, какая разница, если их там много, то все наконец закончится. Но если нет... я буду проклинать случившееся чудо...