Раздался томный скрежет потревоженного великана, что дремал столетиями. Вся сущность этого природного творения будто бы оборачивалась в эпоху средневековых рыцарей, при которых видела на своём перевале редкие схватки, видело оно, как сотни тел летели в обрыв, но не могло рассказать об этом. Приняв на себя роль первооткрывателя, человек, эта комичная высшая ступень эволюции, цинично расхаживал по земле, где толстым слоем, сплетаясь и часто выходя наружу, лежат его корни. «Глубоко вздыхая», скрипя при сильном ветре, коряга будто томно шепчет своими ветвями: «Боже, как мы стары, как стары». Его растрескавшийся ствол, что впитал немало воды с дождей, какие с каждым годом всё омерзительнее, более ядовиты, заставляет задуматься о прошлом, уделить минуту своего драгоценного времени предкам. Сколько легенд можно сложить про него? Множество. Множество разных историй, которые будут интересны, страшны или радостны. Старость и какое-то особое величие этих дряхлых веток побуждает даже диких зверей выбирать его как место ориентирования. Хотя для некоторых, а именно обитателей здешних мест, что доступны лишь немногим, является древо лишь символическим идолом, что объединяет враждующих на короткие часы. В ожидании ночи, безоговорочной царицы, королевы Ночных, невольно замирает сердце, всегда готовое вырваться наружу при донесении крика совы до ушных каналов. Она властным движением своей изящной тонкой руки закрывает мир от слепящих багровых лучей солнца, заталкивая само Светило за горизонт. Довольно ему крутиться в этих широтах, довольно помогать жертвам спасать свои дряблые тела… Порой глянешь на возню этих беззащитных маленьких тварей, и уже не хочется причинять вред им. Нет, не из-за осознания собственной слабости. Да просто беспомощность сквозит в их глазах. Не то жалость, не то сострадание появляется, тревожно зашевелиться и съёжится внутри какого другого зверя. А есть ли вообще в душе для этого место? Жизнь катится порой колесом так, что спиц не видно.
Оглушительный писк раскатной волной прогремел в небе. Что-то белое, распушенное, с трепещущим от ужаса и нестерпимого желания уйти сердцем, подобно шаровой молнии прошмыгнуло в тернистые заросли, уже через мгновение на всей скорости своих мощных, но таких коротких слабых лап скакало как можно дальше, глубоко в лес, где это исчадие ада не настигнет его. А на том самом месте, откуда стартануло невинное создание, хрипло посмеиваясь своему удачно проделанному и столь привычному действию, скалясь во все свои едва ли белоснежные зубы, число которых просто невозможно было разглядеть – казалось, вся пасть только и забита ими, стоял неведомый для здешних зверь. Небольшое облачко глинистого цвета пыли поднялось над его правой передней лапой, что сейчас отпечатала хорошо различимый след на земле из-за резкости постановки, поднялось едва ли не до запястья хищника. Но что же привело гостя сюда? Волчица, которая пока что была знакома здешним только по наслышке или же по первой встрече, уже долго бродила по этим землям, преимущественно, в гордом одиночестве. Шумные компании действовали ей на нервы, такие встречи часто заканчивались «брошенной перчаткой» с её стороны или же со стороны кого-то из особо темпераментных. Но сейчас стоило поостеречься и не бежать впереди мыслей. Горячий норов пришлось заткнуть за пазуху, ведь иного выхода просто не было. Выброшенный не то на зайца, не то на ещё какую тварину гнев, позволил хищнице кое-как распрощаться с отвратительным настроением, оставленным на ней после определённых обстоятельств. Но сейчас они меньше всего беспокоили разум особы. Крылья её носа тяжело вздымались, улавливая какие-то едва различимые, но малознакомые запахи. Доносились они с востока. Там не было пока что никого, но как знать? Тем не менее, торопиться она не собиралась, ведь нужно привести мысли, несущиеся бурным потоком в голове, в порядок. Смольный силуэт запрокинул голову к небу. Её горло, никогда оно не напрягалось для издания волчьей песни, никогда зверь не выл. Возможно, ещё не время, ещё не время.
Сощурив мутные янтарные очи от света заходящего солнца, хищница попытала счастья в поисках луны. Но нет, бледный диск надёжно скрыли рваные клочья беловатых облаков. Близилась ночь, они темнели. А так даже и лучше – никто не заметит приближения смольной. А ежели так, то стоит ли ей бояться? Вряд ли. Верхняя губа невольно содрогнулась, но вскоре приняла более расслабленное положение. Всего лишь восемь ярдов – такое расстояние оставалось преодолеть подпалой, дабы оказаться на месте будущей встречи, о которой она не знала.
Отупевший от гомона многочисленных стай слух не сразу воспринял происходящее, потребовалось время, чтобы барабанные перепонки смогли уловить каждый шелест меж ветвей, разузнать, где сидят хищники. На раскоряченном дереве, которое, несомненно, пользовалось почётом у местных, восседала всеядная птица, не пользующуюся особым уважением у самки. Ей никогда не удавалось понять, почему соратники её смотрят на неё с таким трепетом и восхищением. Тем временем сама самка уже вышла из чащи, а значит, выдала своё присутствие глазам, что могли следить за ней. Хищница продвигалась неспешно, мерным шагом, никуда не торопясь. Она опустила голову, обняхав подножие дерева - ничего нового. Расслабившись, самка приопустила плечи и плавно опустилась на остывшую землю, настороженно приподняв уши.